Он посмотрел на бородача, потом на меня, складка исчезла. И в следующее мгновение он выудил из кармана пиджака мобильный телефон.

— Прошу прощения, — сказал он, изучая дисплей. — Я должен ответить на звонок.

Виновато улыбнувшись бородачу, он нажал кнопку и поднес телефон к уху.

При этом ни бородач, ни Наоми, ни я не слышали старомодного звонка или современной мелодии — вполне возможно, что в ресторанном гомоне ни один из нас не услышал, как зазвонил мобильник Сержа, а может, звук вообще был выключен, а сигнал переведен в режим вибрации.

Мог ли кто-нибудь заподозрить Сержа в обмане? Только не бородач, которому сейчас предстояло уйти несолоно хлебавши. Конечно, он мог бы усомниться в подлинности звонка, у него было полное право полагать, что его разыграли. Однако, как показывает опыт, обычно люди так не думают. Иначе это подпортит их рассказ, ведь они только что снялись с будущим премьер-министром Голландии, перебросились с ним парой слов, а он, как-никак, человек занятой.

— Да, — сказал Серж в телефон. — Где?

Он уже не смотрел на бородача и его дочь, для него они уже не существовали. Должен признаться, что играл он убедительно.

— Я сейчас в ресторане, — сказал он и взглянул на часы. — Раньше двенадцати не получится.

Я почувствовал себя обязанным уделить внимание бородачу. Я выполнял роль медсестры, выпроваживающей пациента из медицинского кабинета, поскольку врача уже ожидает следующий больной. Я сделал многозначительный жест, позволяющий бородачу и его дочери удалиться, не потеряв при этом лица.

— В такие моменты спрашиваешь себя, зачем мне все это надо, — вздохнул Серж, когда мы снова остались вдвоем, и спрятал свой мобильник. — Боже, такие вот прилипалы — сущее наказание! Была бы еще девушка симпатичная… — Он подмигнул мне. — Ой, извини, Паул, я забыл, что такие недотроги как раз в твоем вкусе.

Он хихикнул собственной шутке, и я хихикнул вместе с ним, поглядывая на дверь в надежде увидеть Клэр и Бабетту. И тут Серж снова посерьезнел — быстрее, чем я рассчитывал. Он поставил локти на стол и соединил кончики пальцев.

— О чем мы с тобой говорили? — спросил он.

Вот тогда нам и принесли горячее.

А сейчас? Сейчас я стоял на улице и смотрел на своего брата, в одиночестве скучающего за нашим столиком. Трудно было не поддаться искушению провести здесь, в парке, остаток вечера, а еще лучше не возвращаться назад вообще.

Вдруг что-то заверещало, сначала я не понял что; верещание напоминало сигнал мобильного телефона, но не моего.

И все-таки мелодия доносилась из кармана моего пиджака, причем из правого; сам я левша и всегда кладу свой мобильник в левый. Сунув правую руку в карман, я нащупал, рядом с привычными ключами от дома и вскрытой пачкой «Стиморола», предмет, который мог быть только телефоном.

Еще до того как я вынул его, я сообразил, в чем дело. Каким образом сотовый Мишела попал в мой пиджак, я не помнил, но факт оставался фактом: кто-то пытался дозвониться Мишелу. Больше не стесненная закрытым пространством моего кармана, мелодия звучала теперь довольно громко, настолько громко, что я испугался, как бы ее не услышали на другом конце парка.

— Черт! — выругался я.

Разумнее всего было, конечно, дождаться, пока мелодия не стихнет сама по себе и автоматически не включится голосовая почта. С другой стороны, мне не терпелось снова побыть в тишине.

К тому же мне было интересно, кто звонит.

Я взглянул на дисплей, чтобы прочесть имя абонента, но необходимость в этом отпала. В темноте на дисплее вспыхнула фотография, и, хотя снимок был расплывчатым, я без труда узнал лицо собственной жены.

По какой-то причине Клэр звонила нашему сыну, и был только один способ докопаться до этой причины.

— Клэр? — сказал я, сдвинув крышку телефона.

Никто не ответил.

— Клэр? — повторил я, оглядевшись вокруг. А что, если моя жена сейчас вынырнет из-за дерева и все это окажется шуткой, смысл которой, правда, я пока не улавливал?

— Папа?

— Мишел! Ты где?

— Дома. Я искал… я не мог… А где ты???

— В ресторане. Мы же тебя предупреждали. Но как… — «Как у меня оказался твой мобильник?» — хотел спросить я, но вовремя прикусил язык.

— А почему у тебя мой мобильник? — спросил мой сын, не с возмущением, а скорее с удивлением.

Его комната перед уходом в ресторан, его мобильник на столе… Что ты там делал? Ты говорил, что искал меня. Зачем? Был ли тогда мобильник сына у меня в руках? Или я положил его обратно на стол? Просто так. Я искал тебя. Возможно ли?.. Но тогда я должен был быть в пиджаке. А дома я никогда не ношу пиджаков. Я попытался сообразить, почему я отправился в комнату сына в пиджаке.

— Понятия не имею, — сказал я как можно небрежнее. — Я удивлен не меньше тебя. То есть наши телефоны, конечно, похожи, но не мог же я…

— Я его обыскался, — прервал меня Мишел. — Поэтому набрал свой номер, чтобы услышать, где он зазвонит.

Фотография его матери на дисплее. Он звонил с домашнего телефона: всякий раз, когда на его сотовый поступал звонок с домашнего телефона, на дисплее высвечивалась фотография его матери. «Не отца, — пронеслось у меня в голове. — Не нас обоих». В тот же самый момент я представил, как нелепо выглядела бы фотография родителей, сидящих как голубки на диване в гостиной: счастливый брак. Мне звонят папа и мама. Папа и мама хотят со мной поговорить. Папа и мама любят меня больше всех на свете.

— Извини, дружище. По глупости я сунул в карман твой мобильник вместо моего. Твой отец стареет.

С домом ассоциировалась мама. Клэр. Я не обижался, в каком-то смысле я даже успокоился.

— Мы не задержимся надолго. Через пару часов он снова будет у тебя.

— Вы где? А, вы ужинаете, ты уже сказал. В том ресторане, что в парке напротив кафе? — Мишел назвал кафе для простых людей. — Это недалеко.

— Не беспокойся. Ты скоро его получишь. Максимум через час.

Звучал ли мой голос по-прежнему бодро и весело? Или же в моем тоне сквозило нежелание встречаться с сыном в ресторане?

— Слишком долго. Мне… мне нужны кое-какие номера, мне надо кое-кому звякнуть.

Он смутился или мне показалось?

— Давай я посмотрю. Какой номер тебе нужен?

Нет, тон был выбран неверно. Этаким дружбаном-папочкой я быть не хотел, папочкой, которому позволено копаться в телефоне сына, поскольку «у них нет друг от друга секретов». Слава богу, Мишел до сих пор называл меня папой, а не Паулом. Меня всегда коробило, когда семилетние дети обращались к отцу «Йорис», а к матери «Вилма». В этом есть фальшивая непринужденность, в конце концов всегда оборачивающаяся против самих же родителей. От «Йориса» и «Вилмы» всего один шаг к «Я же просил арахисовую пасту, Йорис!». После чего бутерброд с шоколадной стружкой отправлялся в мусорное ведро.