Евгения, всучив матросу бриллиантовую брошь и кольцо с изумрудом, получила место в каюте третьего класса.

Прижав к себе Павлушу, она шагнула на палубу «Князя Игоря». Обернувшись, она бросила прощальный взгляд на русский берег. Неужели она не вернется сюда никогда? Нет, режим большевиков падет, все говорили, что силы Антанты вот-вот ворвутся в Петроград, ждать осталось немного. Шайку политических безумцев повесят, и все, кто не по своей воле покинул Россию, вернутся обратно.

Нужно совсем немного подождать, и тогда мечты станут явью. И все же Евгения знала, что прошлого не вернуть. Она никогда больше не увидит Сергея, а Павлуша никогда больше не увидит отца…

Револьвер был запрятан глубоко под одежду, так же, как и драгоценности.

Евгения вскрикнула. Ей вдруг показалось, что в портовой толчее она заметила Надежду. Или это только обман зрения, она выдает желаемое за действительное?

Ну что же, она обязательно найдет сестру. И тогда…

Она безжалостно застрелит Надежду. Та виновата в смерти Сергея, и этого Евгения не могла ей простить.

«Князь Игорь» отошел от причала. Кое-кто бросился в воду, желая в последний момент попасть на пароход. На берегу оставались еще тысячи людей, которые стекались в порт с единственным желанием — бежать прочь. Возможно, где-то там и была Надежда. Евгению это пока мало интересовало, она знала, что рано или поздно найдет сестру.

Прибыв в Константинополь, она сумела достаточно выгодно продать пару аквамариновых подвесок и несколько колец с бриллиантами. Этих денег хватило, чтобы перебраться в Берлин.

Война закончилась, Германия, как и Россия, стала республикой, однако сумела избежать пролетарского переворота. Евгения бегло говорила по-немецки, поэтому ей не составляло особого труда влиться в жизнь почтенных бюргеров.

В немецкой столице Евгения осмотрелась, сняла по дешевке крошечную квартирку в мансарде, начала работать. Сначала она поступила в мясную лавку продавщицей, затем пошла работать в цветочный магазин.

Сменив несколько подобных мест, она обратилась в Гумбольдтский университет. Когда-то, до войны, у нее были приятельские отношения с профессором физики Клаусом Майдтом, который крайне положительно отзывался о ее научных изысканиях. Как же это было давно, кажется, как будто в другой жизни!

Профессор Майдт, почтенный седовласый карлик, с восторгом встретил госпожу Евгению Терпинину, с которой переписывался до войны.

— Моя дорогая! — воскликнул он. — Я уже и не чаял снова получить от вас письмо, и уж точно не мог и надеяться познакомиться с вами лично.

Он принимал Евгению и Павлушу, уже бойко говорившего по-немецки, в своей уютной квартирке, обставленной в плюшево-мармеладовых тонах. Казалось, война прошла мимо профессора Майдта и его сдобной, улыбчивой супруги. Они крайне радушно приняли Евгению, профессор моментально выхлопотал ей место на своей кафедре.

— Госпожа Терпинина, я почту за честь заполучить вас в качестве преподавателя, — заявил он. — Ваши мысли уникальны, подчас даже гениальны. Забудьте о проблемах и неурядицах, отдайтесь сполна фундаментальной науке. Что может быть великолепнее физики!

Запомните, двадцатый век — это век энергии и межатомарных реакций! Сейчас, увы, после этой нелепой войны бюджеты университетов урезаны до невозможности, но вас это ни в коем разе не должно беспокоить.

Узнав, где проживает Евгения с сыном, добродушный профессор Клаус Майдт ужаснулся и немедленно отыскал уютный особнячок по вполне приемлемой цене. Евгения не могла поверить — ее проблемы были решены в мгновение ока. Она получила место в университете, вновь стала заниматься наукой.

Так прошло два года. Все это время Евгению не оставляла мысль отыскать Надежду. Ее кровавые планы отомстить только обрастали новыми подробностями.

Поэтому где только можно Евгения наводила справки, стараясь выйти на след сестры.

Однажды ей повезло, она напала на ее след в Мюнхене, однако, прибыв туда в спешном порядке, она узнала, что госпожа Надин Арбенина, как теперь величала себя Надежда, выписалась из отеля всего полчаса назад и отбыла в неизвестном направлении. Евгения снова упустила сестру.

Она успокаивала себя мыслью, что, согласно теории относительности, которой она занималась в университете, она рано или поздно столкнется с Надеждой.

Жизнь в Берлине постепенно входила в обыденное русло, Евгения, реализовав некоторые из оставшихся драгоценностей, приобрела симпатичный особнячок.

Павлуша пошел в немецкую школу.

Глядя на сына, Евгения с волчьей тоской вспоминала Сергея. Как же ей хотелось вернуть прошлое. Но, к великому сожалению, она знала, что это невозможно. Но ей так хотелось, чтобы Сергей был вместе с ней и сыном и смог насладиться безмятежным счастьем их берлинской жизни…

Вскоре Евгения убедилась, что несчастия, о которых она постепенно стала забывать, преследуют ее.

Все началось с того, что Павлуша заболел. Она не придала особого значения пустяковой простуде, как она считала. Он продолжал ходить в школу, а по вечерам резвился с соседскими детьми. Однако простуда не проходила, и через несколько дней, вернувшись под вечер из университета, она застала его лежащим без сознания на полу спальни.

Тогда-то Евгению и охватил панический ужас. Она не может потерять Павлушу, своего маленького и горячо любимого сына, кровиночку, которая связывала ее с Сергеем! Ребенка немедленно доставили в лучшую берлинскую клинику, благо у Евгении было достаточно средств, чтобы оплатить любые медицинские расходы.

Она помнила, как профессор Майдт и его супруга, ставшие ей почти что родителями, моментально примчались в клинику и вместе с ней ожидали вердикта врачей. Он оказался неутешительным.

— Дифтерия, — сказал, поджав губы, холеный врач. — Фрау Терпинин, мы делаем все, что можем, но состояние вашего сына внушает серьезные опасения. Если бы вы доставили его хотя бы на сутки ранее, тогда бы мы обязательно спасли его, но сейчас…

На сутки ранее…

Она не могла поверить, она снова оказалась виноватой. Когда-то по своей глупости она убила Сергея, а сейчас поставила на грань смерти Павлушу. Она никогда не простит себе, если с мальчиком произойдет худшее!

— Все будет в полном порядке, — старался убедить ее маленький профессор Клаус Майдт. — Вот увидите, Евгения, ваш сынок выздоровеет, дифтерия не такая уж страшная болезнь, мой внук… — И он пускался в велеречивые рассуждения, которые вроде бы должны были успокоить Евгению, однако на самом деле ввергали ее в истерическое состояние. Она чувствовала, как холодок ползет по ее спине, а перед глазами мельтешат уже знакомые черно-красные мушки.

Она, ожидая новостей, заснула в неудобном деревянном кресле, стоявшем в холле больницы. Проснулась Евгения оттого, что профессор Майдт теребил ее за руку. Он выглядел виноватым, рядом с ним стояла его супруга с заплаканными глазами и хлюпающим носом.