никуда, прямо перед собой. На столе стоит кастрюля. Дочери нигде нет.

Подхожу к жене, кладу руку ей на плечо.

— Тами, — зову тихо.

Она поднимает на меня стеклянный взгляд.

— Гера… — произносит отстраненно.

— Ты как? Что случилось? Эми спит?

— Да, она спит. А я хотела лапшу сварить, — кивает на кастрюлю и продолжает говорить как пришибленная. — Но ничего не вышло. Представляешь, я в самом конце бросила капусту. Забыла, что варю куриный суп, а не борщ. Гер, как можно было забыть?

Смотрит на меня так, будто от ответа зависит ее жизнь.

— Да хер с ним, с супом! Может, это новый рецепт! Фьюжн! Вот! — лепечу первое, что приходит на ум, беру холодные руки Тами в свои.

Моя жена в последнее время будто гаснет. И внешне, и внутренне. Будто заряд ее батареи на исходе.

— Я не понимаю, что со мной, — лепечет.

— Там, а давай на выходных съездим куда-нибудь на природу? Можно с ночевкой в горы сгонять.

— Правда? — впервые ее взгляд загорается.

— Ну конечно.

— И у тебя получится? Не надо будет ехать к друзьям?

Я уже месяц не вижусь с кентами. Неужели она не замечает?

— Иди ко мне, — поднимаю ее на руки, уношу на маленький диван в гостиную.

В спальню не иду, там спит Эмиля.

Укладываю Тами, тяну за пояс халата, отбрасываю полы. Мне открывается тело моей жены в обычном хлопковом белье. Она красивая, даже если на нее надеть мешок из-под картошки.

Целую ее. Тами постепенно оживает, отмораживается, отвечает на поцелуи, сама увлекается лаской.

Но ничего не происходит, потому что возбуждение так и не приходит…

Ночью ворочаюсь в кровати. То слишком мягко, то слишком жарко. Дальше холодно. Потом простыня начинает колоться.

Она отказалась.

Глупо было говорить, что я не против, чтобы Тами спала со мной. Она бы не пошла. Я просто хотел разрядить обстановку, но, оставшись наедине с собой, понял, насколько реальны были мои слова и как бы я хотел, чтобы сейчас Тами была рядом.

Не для секса, нет.

Для чего-то большего. Близость, которой у меня не было уже миллион лет. Родство, когда ты можешь не говорить ничего. Просто быть рядом — и все становится понятно без всяких слов.

Было ли у меня подобное с Инессой? С Ирой, с которой я встречался до нее? С Агатой, Машей и еще несколькими бабами, которые были после Тамилы?

Не было ничего и близко похожего.

Я чувствую, что у меня в руках пазл на тысячу деталей, которые рассыпались по всему полу. У меня есть возможность их собрать, но нет нужной картинки.

Я знаю, что делаю что-то не так в своей жизни, но что именно нужно исправить, догнать не могу. Ответ на поверхности, но ухватить его не выходит.

В три ночи я сползаю с кровати и выхожу из своей комнаты, решив выпить воды. Ступаю по полу беззвучно, чтобы не разбудить девчонок.

В дверях кухни замираю, потому что вижу — Тамила стоит напротив холодильника.

Свет из него освещает ее.

Она стоит, оперевшись рукой на дверцу. Ступню одной ноги поставила на колено второй — всегда так делает, когда выбирает еду.

Зависает в такой позе и, закусывая губу, сканирует содержимое. И я тоже зависаю, глядя на нее. Неожиданно родную в этой темноте, но совершенно далекую и недоступную, как галактика.

Тамила тянется за стеклянной бутылкой с соком и резко дергается, увидев меня.

Вскрикивает, бутылка выскальзывает из ее рук, падает на пол, прямиком ей на ногу.

Мягко приземлившись, бутылка не разбивается, а просто закатывается под стол. Тами стонет, я подлетаю к ней и ловлю на лету, потому что она начинает заваливаться на бок.

— Поймал! — выдаю счастливо.

Тами обхватывает меня за шею и прижимается всем телом.

— Это все из-за тебя, Титов! — произносит сдавленно.

— Напугал я тебя, да, Тами? — она кивает. — Прости, котенок.

Выпаливаю на автомате, вообще не подумав.

— С дуба рухнул? — я даже в темноте вижу, как она округляет глаза. — Какой я тебе котенок?

— Вредный и, по всей видимости, голодный, ведь что поесть, ты так и не выбрала.

— Иди в… пень, Титов! — бьет меня по плечу.

Пересаживаю ее на стул, сам лезу в морозилку за льдом. Обматываю пакет полотенцем и сажусь напротив Тамилы. Поднимаю ее ногу, кладу себе на колено и прикладываю компресс.

— Ай!

— Прости. Но холодное лучше все-таки приложить, вдруг ушиб.

— Давай я сама подержу.

Не даю.

— Сиди уже.

— Ты же знаешь, что я и сама могу все сделать?

— Тами, я прекрасно знаю, что ты самостоятельная женщина. Но сейчас можешь, пожалуйста, просто посидеть спокойно?

— Ну… могу, — ведет плечом.

— Вот и сиди. Если станет больно — скажи.

— Почему ты никак не обозначил свое присутствие? — спрашивает возмущенно.

— Честно? Засмотрелся, — в свете луны ловлю ее блестящий взгляд.

— На… содержимое холодильника? — спрашивает с надеждой, но я не буду играть в эти игры.

— На тебя, — говорю твердо.

— Титов! У тебя дома Инесса осталась. Что за лапшу ты вешаешь мне на уши? — Тами стонет недовольно.

— Это не лапша, — веду плечом. — Ты спросила, я ответил. Ты красивая, Тами. Была и есть.

— Перестань! — начинает нервничать и вырывать ногу, но я не отпускаю ее.

— Не могу, — держу ее крепко и ловлю взгляд в полутьме. — Я скучаю по тебе.

— Прекрати! — все-таки вырывает ногу и встает со стула. — Зачем ты мне душу бередишь, Герман?

Поднимаюсь следом за ней, встаю напротив. Тами ниже меня, и я возвышаюсь над ней.

— Думаешь, я говорю это специально? Я не могу ничего поделать с собой, понимаешь? Отовсюду эта тоска по тебе лезет. Ты живая, вот стоишь передо мной, а меня накрывает оттого, что права никакого не имею коснуться тебя.

Тамила отходит на несколько шагов назад и выставляет вперед руку.

— Не надо сейчас об этом. Тринадцать лет не тосковал, а тут вдруг одолела грусть. Сегодня тоскуешь, а завтра мы вернемся домой, и ты поедешь к Инессе, а я к Володе. Лучше прямо сейчас придуши тоску свою, потому что играть в эти игры я не собираюсь!

— Откуда ты знаешь, как я жил эти тринадцать лет?

— Я что, по-твоему, слепая? Ты, знаешь ли, очень активно вел соцсети, так что сомнений в том, что ты не грустишь, не было.

Я только открываю рот, чтобы сказать, что это никакие не игры, что мои чувства горят под кожей, как выходит Эмиля:

— Вы чего раскричались? Опять ругаетесь? — потирает сонные глаза.

— Спорили о том, куда завтра поехать, — голос Тами срывается, пальцы