Все дети Пэт научились говорить, избегая жаргонных словечек, одевались с иголочки и вели себя безупречно. За пятерку с минусом можно было схлопотать от матери нагоняй. Похвалы удостаивались только за пятерки и пятерки с плюсом.

Говоря о невозможно завышенных материнских стандартах, Джазмин не только осуждала мать, но и гордилась ею. Пэт ведь действительно многого достигла, с какой стати ей ожидать меньшего от детей? Но не все воспитательные методы Пэт выдерживали критику. Например, когда Джазмин было семь лет, Пэт посадила ее на диету: три стакана молока и восемь содовых крекеров в сутки. Первый и второй день прошли без происшествий, но на третий, примеряя в универмаге Barney’s новое платье, Джазмин бухнулась в обморок.

Когда я ужаснулась услышанному, Джазмин попробовала пошутить: “Справедливости ради, мама тоже сидела на диете”.

Неудивительно, что позднее у Джазмин развилось расстройство пищевого поведения: ей казалось, что мать будет довольна ею, только если Джазмин будет худой. Пэт так никогда и не признала, что эта худоба Джазмин свидетельствовала о болезни. Знала ли Пэт о существовании расстройства пищевого поведения, или в ее поколении этот диагноз еще не был широко в ходу?

Зато отец Джазмин прекрасно видел, что происходит, и подарил Пэт книгу под названием “Матери, дочери и пищевые расстройства”. Пэт ее даже взглядом не удостоила. Задвинула, не читая, на дальнюю полку.

– Думаешь, если бы прочитала, ваши отношения стали бы лучше? – спросила я.

– По крайней мере, вчера я бы не обозвала ее стервой.

– За что? – спросила я.

– Ну, как сказать? – сухо сказала Джазмин. – За дело.

Уклончивость ответа говорила о том, что Джазмин сильно переживает из‐за произошедшего. Ссора, как я поняла, была типичной – из‐за продуктов. Началось с того, что Пэт в очередной раз принялась рыться в морозилке. Застав мать за этим занятием, Джазмин попробовала закрыть дверцу, но Пэт гневно отпихнула ее локтем, и Джазмин больно стукнулась головой об угол холодильника. Пэт и глазом не повела.

Джазмин: Мам! Убери рыбу обратно в морозилку, пожалуйста.

Пэт: Я хочу посмотреть, что у нас завтра на ужин.

Джазмин: Посмотри в меню. Зачем я его составляю, если ты не читаешь?

Пэт: А кто тебя просил его составлять?

Джазмин: Ты.

Пэт: Никогда я об этом не просила.

Джазмин: Просила, мамуль. И поэтому я это делаю. А теперь я тебя прошу: убери, пожалуйста, рыбу.

Пэт: Какое тебе дело, что я делаю со своей морозилкой?

Джазмин: Не со своей, а с нашей. Рыба сейчас не нужна. Завтра на ужин креветки.

Пэт: Откуда ты знаешь?

Джазмин: Потому что я их приготовлю. Загляни в меню.

(Пэт раздраженно пожимает плечами и продолжает доставать замороженные продукты из морозилки.)

Джазмин: Мам, сложи все обратно! Зачем тебе столько продуктов? Они испортятся.

Пэт: Ну-ну, поучи мать жить. Мать готовила, когда тебя еще и в помине не было.

(С довольным видом Пэт вытаскивает упаковку куриных грудок.)

Джазмин: Мамуль, ну хотя бы курицу не доставай. Что ты с ней будешь делать?

Пэт: Пусть тут лежит. Кто здесь мать, а кто дочь? Почему ты все усложняешь?

Джазмин и так с трудом сдерживалась, но последний упрек ее добил. Она понимала, что спутанность сознания и бессмысленная возня в морозилке – результат болезни, но одновременно считала, что если бы Пэт по‐настоящему любила ее, то разрешила бы ей быть главной хотя бы на кухне. А Пэт не разрешала.

Не желая дальше препираться, Джазмин ушла в другую комнату и остаток дня ни на какие вопросы матери не отвечала.

Пэт, конечно, сразу же обо всем забыла и не могла понять, почему ее игнорируют. А Джазмин, обиженная несправедливым упреком и потрясенная тем, с каким остервенением мать ее оттолкнула, прилепила скотчем очередную записку с цитатой из Мартина Лютера Кинга: “Насилие не выход”.

Пока Джазмин пересказывала мне этот эпизод, настроение ее изменилось: ирония постепенно сменилась раскаянием. “Господи, как же тяжело жить с чувством вины, – не столько сказала, сколько выдохнула она под конец. – Мука. Чистая мука”.

В нашу третью встречу Джазмин ни с того ни с сего спросила, правда ли, что деменция делает людей более эгоистичными. Я сказала, что иногда люди с деменцией выглядят более эгоистичными, но на самом деле этот их кажущийся эгоизм – всего лишь следствие неспособности фиксировать потребности и чувства других. Меня саму чуть не передернуло от того, как формально это прозвучало. Формальность позволила мне избежать прямого ответа на вопрос. Но Джазмин ухватила суть: “Результат‐то один”.

И в этом проблема. Когда нам кажется, что с больными не произошло никаких изменений, мы не чувствуем необходимости как‐то иначе реагировать на их поведение. Поэтому, когда они закатывают скандал или не желают нас слушать, мы разговариваем с ними так, будто они здоровы. В лучшем случае ищем иные способы до них достучаться. Джазмин расклеивала записки. Сэм Кеслер требовал трижды повторять свои наставления. К обоим способам нередко прибегают, добиваясь, чтобы больные хоть что‐то запомнили. “Это помогает! – уверял меня Сэм. – Повторение работает”.

– Всегда? – спросила я.

– Не всегда, – согласился он.

Когда я спросила Джазмин, видит ли она пользу от записок, ответ был уклончивый. С одной стороны, она знала, что болезнь рассеивает внимание, с другой – не готова была сдаваться. “Иногда польза бывает”, – сказала она.

Поначалу оба ответа меня озадачили. Зачем продолжать делать то, что не дает явного результата? В своем знаменитом эксперименте Беррес Скиннер помещал в ящик голодных голубей и периодически подсыпал им корм[70]. Понаблюдав за несколькими голубями, он обнаружил: чем бы ни были заняты птицы перед подачей корма – ворковали, махали крыльями, наклоняли голову, кружились на месте, – они потом постоянно производили то же действие, рассчитывая на появление новой порции семян. На основе своих наблюдений Скиннер сделал вывод, что животные видят причинно-следственную связь между двумя событиями, даже когда такой связи в действительности не существует. Далее он предположил, что истоки нашей суеверности, магического мышления и всевозможных ритуалов следует искать именно в этом[71].

Скиннер также заметил, что, когда он давал крысам сыр в разное время суток, они проявляли больше агрессии, чем когда сыр подавался через равные промежутки времени[72]. Более того, в обоих случаях крысам было сложнее изменить поведение даже после того, как их вообще переставали кормить. То же можно сказать и о людях[73]. Непредсказуемость провоцирует когнитивный зуд, который постоянно тянет расчесывать.