– Моя мама… – промямлила я.

– Ты боишься, что она приедет и тебя не застанет? Давай знаешь что сделаем? Ты позвонишь сюда из кафе и проверишь. Если вдруг окажется, что она приехала, я тебя мигом обратно отвезу. Что скажешь?

– Здорово! – обрадовалась я.

Так что мы с Кэм все-таки поехали развлекаться. У нее такой древний «Ситроен», зеленый, как трава. Хоть какое-то разнообразие после нашего вечного микроавтобуса.

– Моя мама ни за что в жизни в такую развалюху не сядет! – сказала я. – Знаешь, у нее кадиллак.

– М-м, – отозвалась Кэм.

Я покосилась на нее с подозрением:

– Ты просто так соглашаешься, чтобы меня не злить? А на самом деле не веришь, что у моей мамы «Кадиллак».

Кэм посмотрела мне в глаза:

– Трейси, а ты сама-то веришь?

Я задумалась:

– Иногда.

Кэм снова кивнула.

– А иногда я знаю, что все выдумала, – прошептала я. – Ты сердишься, что я вру?

– Ничего страшного. Я сама все время выдумываю, когда сочиняю книжки.

– А я взяла с собой ту статью! Я уже все написала, тебе вообще ничего делать не придется. Хочешь, почитаю? Вот увидишь, тебе понравится! По-моему, очень профессионально получилось.

И я стала читать ей вслух:

– «На проказливом личике Трейси Бикер видны следы перенесенных страданий. В так называемых органах опеки зверски мучили эту умненькую и на редкость хорошенькую девочку. Ее очаровательная, талантливая молодая мама по независящим от нее обстоятельствам вынуждена была отдать родную крошку в детский дом. Возможно, скоро она вернется и заберет любимую доченьку к себе, а до тех пор милой малышке Трейси Бикер требуется приемная семья. В детском доме бедняжка терпит жестокое тиранство и немыслимые лишения…» Кэм, почему ты смеешься?

– Жестокое тиранство? – фыркнула Кэм.

– А ты посмотри на мою руку! Видишь, на костяшках? Это кровь!

– Ну да, ты их разбила о нос несчастной Жюстины. Ты сама всех тиранишь!

– Так если я это напишу, меня ни в какую приемную семью не возьмут, правда же?

– Ну, не знаю, – протянула Кэм. – Если уж выбирать, я бы, наверное, скорее взяла вот такую хулиганку. Зато весело.

Я посмотрела на нее. Очень внимательно. В мозгах уже завертелись колесики: тик-так, тик-так…

В «Макдоналдсе» я немножко отвлеклась. Съела биг-мак и большую порцию картошки фри и все это запила молочным коктейлем с запахом клубники. Кэм взяла себе то же самое. Потом она выпила кофе, а я – еще один клубничный коктейль. Потом мы, пыхтя, откинулись на спинки стульев. Нам обеим пришлось немножко распустить пояса.

Я еще почитала Кэм из статьи, а она давай хихикать:

– У меня икота начнется! Трейси, хватит. Статья замечательная, только ее не напечатают. Нельзя такое писать!

– Что Трейси Бикер умница-разумница и вообще самая лучшая? Это правда!

– Может быть, а вот то, что ты говоришь про Жюстину, Луиз и других… Так нельзя.

– Это тоже правда!

– Нет, неправда. Я их видела, очень славные девочки. А что ты наговорила про Дженни, Майка и про разных соцработников… Тебя засудят за клевету!

– Ну тогда попробуй напиши лучше, – буркнула я. – Что ты напишешь?

– Не знаю. Может, мне вообще не стоило браться за эту статью. Вернусь к своим романчикам. Все равно всех денег не заработаешь.

– Это непрофессионально! – возмутилась я. – Тогда вообще бросай писательство, найди себе другую работу. Например, заботиться о ком-нибудь. За это тоже деньги платят.

Кэм высоко подняла брови:

– Я и о себе-то еле-еле могу позаботиться.

– Значит, найди кого-нибудь, кто бы за тобой приглядывал. Меня, например.

– Трейси! – Кэм посмотрела мне прямо в глаза. – Прости, пожалуйста, но – нет. Я не могу стать твоей приемной мамой.

– Можешь.

– Прекрати! Даже не начинай. У меня нет никакой возможности взять приемного ребенка.

– Есть у тебя возможность! Знаешь, для этого замужем быть необязательно. Одиноким женщинам приемных детей тоже дают, запросто.

– Я не замужем и семью заводить не собираюсь. Не нужно мне ни мужа… ни детей.

– Вот и отлично! Терпеть не могу детей, особенно противных нудных младенцев. Ты ведь не передумаешь и не начнешь размножаться, правда, Кэм?

– Не бойся, маленький Уэйн на всю жизнь отбил у меня материнский инстинкт.

– Вот и будем жить вдвоем, только мы с – тобой.

– Нет!

– Ну ты все-таки подумай.

Кэм засмеялась:

– А ты упорная! Ладно, подумаю. И только. Поняла?

– Отлично! – Я победно хлопнула ее по ладони. – А можно мне сейчас домой позвонить? Ой, я прямо как Инопланетянин, да? Мы уже два фильма про него посмотрели на видео. Так можно я позвоню? Только у меня мелочи нет.

Кэм дала мне десять пенсов, и я пошла звонить Дженни по телефону-автомату около дамского туалета. Если честно, сердце стукнуло пару раз, пока ждала ответа. Я даже немножко огорчилась, когда Дженни сказала, что мама не появлялась, хоть я и знала, что так будет.

Ну у меня теперь было о чем еще беспокоиться. Я помчалась обратно, к Кэм:

– Ну что, подумала? Все хорошо, ты меня берешь?

– Эй, ты что? Мне еще долго-долго надо подумать! И я почти уверена, что ответ будет – нет.

– Почти? Значит, не совсем-совсем на сто процентов?

– Ну-у… А ты совсем-совсем на сто процентов уверена, что хочешь у меня жить?

– Лучше бы, конечно, ты была богатой. И такой, знаешь, крутой и шикарной, чтобы помочь мне выбиться в люди.

– Я думаю, Трейси, ты и без моей помощи выбьешься в люди.

– Нет, Кэм, ты мне нужна!

Я уставилась в ее глаза, а она – в мои.

– Мы почти и не знаем друг друга, – сказала Кэм.

– Так если я буду у тебя жить, узнаем, правда, Кэм? Камилла. Это элегантней звучит. У моей приемной мамы должно быть элегантное имя.

– Ох, Трейси, прекрати! Я и элегантность? И я же тебе сказала уже – терпеть не могу имя Камилла. Меня так из-за него дразнили! И мама постоянно меня так называла.

Кэм скорчила гримасу.

Меня это поразило:

– Ты что… не любишь свою маму?

– Н-не очень.

– Почему? Она тебя била?

– Нет! Просто всегда мной командовала. И отец тоже. Они добивались, чтобы я выросла точно такой же, как они сами, и не могли смириться, что я хочу жить по-другому.