— Но как же…

И опять Иисус утихомирил Тони, подняв руку.

— Это, конечно, большое упрощение, но в целом можно сказать, что древние греки, которых я нежно люблю, особенно начиная с Платона и Аристотеля, заставили весь мир задуматься о едином Боге. Однако они не рассматривали его как множество и предпочитали говорить о неделимом единичном явлении за пределами всего бытия и всех связей, о некой неподвижной движущей силе, безличной и недоступной, но имеющей добрые намерения, что бы это ни значило. И тут появляюсь я — никоим образом не в отрицание шемы, а в развитие ее. Я объясняю как можно проще: «Мы с Отцом едины, и мы есть благо» — декларация о намерениях, так сказать. Как ты, возможно, знаешь, это всех устроило, у верующих появились наконец четкие доктрины и идеологии, и они зажили вполне счастливо…

Иисус бросил взгляд на Тони, который смотрел на него, недоуменно подняв брови.

— Это я так шучу, Тони, — усмехнулся Иисус, и они двинулись дальше.

— Итак, продолжу. В первые несколько сотен лет после моего воплощения находилось немало людей вроде святого Иринея[15]и святого Афанасия,[16]которые правильно поняли суть. Они видели, что само существо Бога построено на взаимоотношениях между тремя отдельными личностями, которые так удивительно близки друг другу, что составляют единство. А «единство», Тони, это не то же самое, что отдельное и независимое «одно». Единство подразумевает взаимосвязь, благодаря которой три личности неразделимы.

Иисус замолчал. Тони напряженно размышлял, пытаясь осмыслить услышанное. Никогда он не участвовал в подобных разговорах, и ему приходилось нелегко. Он был заинтригован, но не мог понять почему.

— Хочешь узнать, что случилось потом и откуда возникла путаница?

Тони кивнул.

— Греки, с их пристрастием к разделению всего и вся, повлияли на Августина Блаженного и Фому Аквинского, а через них и на других. В результате возникла христианская религия, не признающая никаких взаимоотношений. Затем пришли Лютер и Кальвин, которые принесли Реформацию и сделали все возможное, чтобы изгнать греков из святая святых. Но не успела Реформация завершиться, как греков реабилитировали и пригласили вновь проповедовать их учение. Порочные идеи обладают удивительной стойкостью, ты не находишь?

— Да, я начинаю понимать тебя, — сказал Тони. — Но все равно не уверен, что понимаю сейчас лучше, чем когда ты только начал объяснять. Все это очень интересно, но я не вижу, при чем тут я.

— Главное, чтобы ты понял одно: в основе всего сущего лежит огромное самопожертвование и любовь к другим, то есть — единство. И нет ничего более глубокого, простого и чистого.

— Звучит прекрасно, только…

— Смотри, мы пришли, — прервал его Иисус.

Тропинка нырнула в небольшую рощу и сузилась, так что пройти по ней можно было только по одному. Тони шел впереди, радуясь, что дорожка не разветвляется. Она привела его на прогалину. Выйдя из рощи, он обнаружил, что Иисус исчез. В противоположном конце прогалина упиралась в массивную каменную ограду, которая тянулась вдаль, пропадая из виду. Земляные ступеньки поднимались по холму к неказистому глинобитному строению — хижине, в которой вряд ли могло быть больше двух комнат. Но зато отсюда открывался вид на всю долину. Тони разглядел силуэт женщины, сидевшей на деревянной скамейке у стены хижины — очевидно, ее жилища. Иисус уже стоял рядом с ней, ласково положив руку ей на плечо.

Преодолев не меньше сотни ступеней, Тони увидел, что женщина пожилая и какая-то кругленькая; ее черные как уголь волосы ниспадали на плечи двумя косами, в которые были вплетены нити разноцветных бус. Одета незнакомка была в простое свободное платье из набивного ситца, перехваченное поясом, также украшенным бусинами. Плечи укутывало трехслойное индейское покрывало с ярким рисунком, изображающим солнце. Лицо женщины было приподнято навстречу солнцу, глаза закрыты. Это была индианка — представительница коренного населения Америки.

— Энтони, — произнес Иисус, когда Тони подошел ближе. — Это бабушка Вийан Ванаги. Можешь называть ее Куши, или Куан-Ши, или просто Прародительница — как тебе больше нравится. Вам есть о чем поговорить. Она знает, почему ты попал сюда, так что я оставлю вас на некоторое время, хотя я всегда с вами. — С этими словами Иисус в один миг исчез, во всяком случае он скрылся из глаз.

— Благодарю тебя, Анпо Вичапи, благодарю тебя, Утренняя Звезда, — произнесла индианка с нежностью и обратилась к Тони, указав на скамью рядом с собой, но не открывая глаз: — Садись!

Голос у нее был глубокий и звучный. Тони подчинился. Они молчали: женщина по-прежнему сидела с закрытыми глазами, Тони рассматривал ландшафт, раскинувшийся перед ними, как расстеленная накидка. В нескольких милях угадывались очертания дальней стены, слева же была хорошо видна ветхая фермерская усадьба, где он провел ночь. Итак, если верить словам Иисуса, это запущенное пустынное место — не что иное, как его сердце. Действительно, не совсем дом, но и не совсем ад. Хотя в данный момент последнее было ближе к истине.

Казалось, они молчат уже несколько часов, хотя на самом деле прошло минут десять. Тони не привык сидеть так тихо и неподвижно. В нем нарастало нетерпение. Он прочистил горло.

— Вы не хотели бы…

— Тсс! Я занята.

Он замолчал, но вскоре опять не вытерпел:

— Чем же вы заняты?

— Ухаживаю за садом. Так много сорняков!

— Понятно, — отозвался Тони как ни в чем не бывало. — А я что здесь делаю?

— Суетишься. Сиди спокойно. Вдыхай, выдыхай.

Тони замолчал и задумался. Внешне он был совершенно спокоен, но внутри его затоплял, подобно паводку, поток образов, чувств и вопросов. Он машинально, не отдавая себе отчета, приподнял правую пятку и стал нервно стучать ею по земле, словно так легче было преодолеть внутреннее напряжение.

Индианка, не открывая глаз, протянула руку и положила ее на колено Тони, остановив этот странный сидячий танец.

— Куда ты бежишь? — Голос у нее был мягкий и звучал неожиданно молодо для ее возраста.

— Я никуда не бегу. Я сижу рядом с вами, как вы велели.

Женщина не стала убирать с колена Тони свою сильную мозолистую руку, и он чувствовал распространяющееся от нее тепло.

— Энтони, почему ты думаешь, что если тебя пригласили, значит от тебя непременно чего-то ждут?

Тони усмехнулся. Было понятно, что ответа не требуется: индианка читала его мысли. В любом приглашении есть расчет. Какой-то определенный замысел, какая-то цель — иногда очевидная, иногда скрытая, но она всегда есть. Как иначе жить? Однако вопрос заинтриговал Тони.