Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из одной из пяти улочек, сходящихся на площади, послышался цокот о булыжную мостовую подков. Показалась двуколка – двухколесная повозка. Ладная, также на «пневматиках», она имела сзади рогами изогнутые крепкие брусья, на которых размещалась большая бочка. Возница, почему-то был закутан в плащ, даже голова под капюшоном, из-под которого высовывался длинный хлыст, и слышались слова поощрения бегущей лошади. Вот что это были за слова, мне понять не удалось…
Церковь своей передней стеной притягивала взор своим нежно золотистым цветом от лучей восходящего солнца. Стена – это ансамбль строений: основной корпус башенкой, вход с крохотным крылечком, слева – звонница с пятью мал-мала колоколами. Все это благолепие отделано черепичным узором – чуть выпуклый черепичный купол под крестом, крыша звонницы и ее горизонтальные проемы, подоконники и изогнутый дугой козырек над входом в храм.
Под козырьком – икона Николы Угодника, покровителя моряков и трудового люда. Как и в России, Николай Чудотворец, самый почитаемый у всех православных, в Болгарии тоже был в почете. И Калиакрия не была исключением – рыбацкий, торговый, трудовой городок.
С этого момента пройдет менее пяти лет, и в трехстах километрах к юго-западу от Москвы, вблизи родины моего отца, у нашей семьи появится деревенский дом и несколько соток земли. Здесь в память о погибшем сыне, военном моряке, наша семья возведет часовню, и 22 мая 2001 года, в день Святого Николая, епископ Тульский и Белёвский освятит ее, но уже с трагическим добавлением: Часовня Святителя Николая в память о 119 погибших моряках! 118 – это моряки атомной подводной лодки «Курск», погибшей в водах Баренцева моря 12 августа 2000 года.
…Я постоял у входа в церковь, потянул за ручку небольшую дверь из тяжелых досок, и она легко подалась. Полумрак внушал желание подойти и рассмотреть убранство церкви поближе. И я подошел к алтарю. Иконостас – резной, с признаками былой позолоты. Он, как и у нас, посредине имел икону Святой Троицы, слева – Богородицы и справа – Спаса. Внутри не было яркой картинности, столь обычной в наших церквях. Все скромнее, тона приглушенные, иконы темные от своей старины.
Вблизи алтаря стояли два подсвечника: как и у нас, перед образом Богородицы – круглый и во здравие, а перед Спасом – квадратный и за упокой. Здесь же лежали свечи. Дав себе слово возместить, как положено в храмах, деньгами, пару свечей я взял и зажег их от лампадки: моему сыну за упокой его души и душ ушедших от нас в иной мир родных, близких и друзей.
Когда зажигал свечу за здравие, дверь скрипнула, и краем глаза я заметил вошедшего священника. Пока я творил здравницу, меня священник не беспокоил, стоял у входа. Подошел ко мне после моего скромного общения с Всевышним (я не был никогда воинствующим атеистом, интерес к церкви, службе и ее обычаям имел с детства; ближе к ней стал после гибели сына и рокового события в моей профессиональной жизни…).
– Здравствуй, друг Максим, – произнес из-за спины священник, – давай вместе помолимся за спасение ваших душ в бурном море и от смертельной беды, грозившей вам…
Священник, весь в черном, с клобуком на голове, с тонкой работы крестом на груди, короткой седой бородкой, встал рядом со мной, и только по еле слышным из его уст звукам я понимал: он читал молитву за нас, за наши души. Углубился в мысли о прошедшем и я, и вдруг осознал, что вся эта обстановка – божья обитель, полумрак, свечи, тихое моление – ввергла меня в ранее незнакомое мне чувство, которое чаще всего возникает в таком месте у глубоко верующих людей.
Когда очнулся от забытья, почувствовал влагу на глазах и щеках. Мне и ранее была знакома чувствительная слеза, но здесь, в храме и вдали от Отечества?! А почему бы и нет – ведь спаслись и приняты добрыми людьми!
Не зная, как поблагодарить старого священника, я крепко пожал ему руку и сказал несколько теплых слов ото всех нас троих. Мы вышли на залитую солнцем маленькую площадь, и я обратился к священнику с вопросом:
– Батюшка, вчера мы входили в бухту и услышали перезвон ваших колоколов – это что за праздник у вас был?
– Праздник? Конечно, праздник – вас встречали, сын мой!
И он деликатно оставил меня одного, перекрестив перед уходом широким крестом – всего, с ног до головы.
* * *
К вечеру в городке объявился Славко-милиционер и сообщил, что вопрос о нашем пребывании в Болгарии улажен. Нужно будет, при случае и с оказией, навестить в Варне местную власть и сделать в паспортах отметку о въезде в страну. В отношении яхты пока вестей не было – Коля рыбачил в море.
Днем мне хотелось как можно быстрее связаться со Стояном Димитровым – телевизионщиком, а для меня еще и коллегой. После распада соцлагеря ему пришлось покинуть пост главы болгарской разведки и заделаться журналистом, коим он стал после окончания нашего МГУ. Чуть позднее по профессиональной линии он учился в нашем институте разведки в Подмосковье.
Пришлось идти за помощью к Христо.
– Друже, как все же разыскать мне Стояна Димитрова? – начал разговор я.
И тут же услышал короткое:
– Уже готово…
И пока я закрывал рот от удивления, Христо продолжал:
– Твой знакомый – действительно тот самый телеведущий, «наш» Сенкевич… Мои друзья в Софии еще вчера, правда, поздно вечером, сообщили мне о нем… Вот его телефоны: рабочий и домашний, – торжественно закончил Христо. – Будешь звонить?
Сразу связаться не удалось – Стояна не было ни дома, ни в студии. Но, видимо, жена или дочь сказали, что он будет дома вечером. В ходе обоих разговоров я торопился положить трубку, опасаясь втянуться в пространные объяснения. Ведь встречался-то я в Москве по линии Ассоциации ветеранов разведки!
После ужина в местной харчевне, где жаркое превзошло все ожидания, и больше ничего не хотелось, мы смогли рассчитаться за ужин сами – деньги, как и обещал, Славко привез.
Побывали мы все вместе в церкви, и кое-какую сумму я оставил в копилке «на ремонт храма». Ребята во все глаза рассматривали убранство «чужой» церкви. И я кое-что рассказал им об особенностях русской православной церкви за рубежом.
Бывая в разных странах, я подметил, что они, церкви, немного разные, правда, только по убранству. В Канаде, например, все светлое, как и у нас, но значительно скромнее. В Багдаде православная церковь больше похожа на болгарскую: и внешним видом (плоский купол), и внутренне. А вот в Румынии стены храма не белые, а черные – оттого возникает чувство придавленности и ущербности человека перед небесами.
Пройдя до конца одной из улочек в сторону гор, мы оказались у большого цельного камня. Надпись на полированной поверхности на двух языках – русском и болгарском – гласила:
«Здесь, у мыса Калиакрия, года 1791, месяца июля, дня 31 Ее Императорского Величества Российского флота эскадра под водительством адмирала Ушакова в 18 кораблей, 1000 орудий, 9 000 матросов внезапно атаковала и полностью разбила флот Османской империи в 35 кораблей, 2000 пушек, 20000 матросов.