— Эсмей… Лейтенант Суиза! — приветствовал ее председатель. Он вовремя поправился и взял официальный тон, наиболее подходящий для подобной церемонии. — Почту за честь…— Он запнулся, а Эсмей позволила себе внутренне улыбнуться.

На Альтиплано не знают, как выразить почтение такой особе, как она, — женщине-военному офицеру, герою. В ней боролись два желания: помочь председателю выйти из затруднительного положения и оставить все как есть. Пусть попотеет, ведь это они решили сделать из нее героя. Пусть сами и выкручиваются.

— Моя дорогая, — наконец произнес он, — извини меня, но я всe время вспоминаю тебя прелестным ребенком. Очень трудно совместить этот образ с тем, кем ты выглядишь теперь.

Эсмей готова была закатить ему пощечину. Прелестный ребенок! Она была мрачной, неуклюжей девчонкой, а до этого такой же неуклюжей маленькой девочкой… Вовсе не прелестной, а трудной и странной. А теперь тоже все очень просто — она младший офицер Регулярной Космической службы.

— Замечательно,—сказал человек, которого она не узнала. Лидер Оппозиции, подсказал наушник. Орайас Леандрос. Он улыбнулся ей, но улыбка предназначалась председателю. Он думает, что сможет сделать на ней политическую карьеру.

— Председатель Гарланд! — быстро проговорила Эсмей. Ей не нравился ни тот, ни другой, но она прекрасно знала, как вести себя в подобных случаях. — Мое теперешнее затруднительное положение вряд ли может поставить вас в больший тупик, чем меня саму.

Отец рассказал мне, что вы желаете наградить меня, но вы должны понимать, что оказываете мне этим слишком большую честь.

— Вовсе нет, — ответил Гарланд. Он уже пришел в себя и, мельком взглянув на соперника, продолжал: — Очевидно, военные способности передаются в вашем семействе по наследству. Вне сомнения, ваши сыновья… — Он остановился, снова запутавшись в принятых на Альтиплано фразах. То, что прозвучало бы прекрасным комплиментом в адрес мужчины, в данном случае можно было расценивать в лучшем случае как неучтивость.

— Меня так давно не было дома. — Эсмей сменила тему, пока Орайас Леандрос не успел сказать что-нибудь язвительное. — Может быть, представите мне всех советников?

— Конечно. — Гарланд уже слегка вспотел. Как получилось, что его выбрали председателем? Он так и остался неуклюжим в словах и делах. Но он справился с представлением, а Эсмей автоматически улыбалась кому и когда следовало.

Церемония награждения показалась ей немного странной: она ничего не успела почувствовать. Из наушника все время слышался тихий голос, подсказывавший ей, что и когда говорить, как на что реагировать, и она не могла сосредоточиться ни на чем другом… чувство смущения, которое она испытала, когда впервые услышала, что ей будет вручена высокая награда, не могло перебить напряжения от желания сделать все как надо. Сам орден Звездной Горы — диск, на котором голубой и черной глазурью была изображена гора на фоне неба, на самой вершине этой горы блестел небольшой бриллиант — не вызвал у нее ни чувства гордости, ни чувства вины. Она наклонила голову, когда председатель надевал ей на шею орден на широкой голубой с серым ленте. Ее удивило, что тот оказался таким легким.

После этого все, что от нее требовалось, — это стоять и отвечать на церемониальные приветствия. А люди все подходили и подходили. Спасибо, я очень рада, как мило с вашей стороны, как замечательно, вы так добры, большое спасибо, очень мило, как я рада… И вот наконец последний человек — седоволосая старушка, какая-то дальняя родственница бабушки Эсмей, прошла от отца к ней, а потом к председателю. Эсмей едва успела глотнуть какого-то сока с резким вкусом и съесть несколько печений, а отец уже снова торопил ее в машину, которая должна была отвезти их домой.

Она бы с удовольствием осталась во дворце подольше, ведь многие из присутствующих, с которыми она лишь мельком обмолвилась словом, да и то официальным, когда-то были ее друзьями. Она была бы не против побродить в городе по магазинам, купить себе кое-что из одежды. Но ее никто ни о чем не спрашивал, как если бы она все еще была школьницей. Генерал сказал, что надо ехать, и они поехали. Она старалась быть спокойной.

— Папаша Стефан, — сказал отец, — чувствует себя неважно, поэтому и не явился на церемонию. Но он устроил дома прием для всех родственников.

Она не могла представить, как это папаша Стефан может неважно себя чувствовать. Он был седым, когда она еще была девочкой, но всегда полон сил и энергии, всегда верхом, всегда за работой, ни в чем не уступая ни сыновьям, ни внукам. Значит, все изменилось. Она знала, что так и должно быть, но… так трудно было думать о переменах, когда вот же тот самый воздух, та самая сила тяжести, те же запахи. Здания, мимо которых они проезжали, крепкие каменные здания с магазинами и банками, тоже были такими же, как и раньше.

За городом пастбища и луга тянулись до самых гор, тоже как и раньше. Эсмей смотрела в окно. Как приятно видеть все эти знакомые с детства места. Черные Зубы — в этих темных скалах находится легендарное логовище Великого Дракона. Когда она была маленькой, то верила, что сказки о драконах повествуют о реальных событиях. Она считала, что логовище дракона битком забито его сокровищами. И была горько разочарована, когда узнала, что Великим Драконом называли группу повстанцев, которые, судя по легенде, убили первого владельца Альтиплано и всю его семью. Когда Эсмей училась в школе, они ходили в поход в «логовище». Это оказался обыкновенный бункер, встроенный в скалу с одной стороны каньона.

К югу от Черных Зубов высились другие пики откоса Ромильо, в сравнении с Зубами они казались маленькими. Эсмей вглядывалась в мелькавшие мимо километр за километром пастбища, высматривая, когда же будет поворот в родовую эстансию. Вот они, длинные ряды искусственных посадок вдоль дороги, до самого поворота.

Машина замедлила ход и остановилась на обочине. Отец обернулся к ней.

— Не знаю, соблюдаешь ли ты наши ритуалы, — сказал он. — Но мы, когда кто-то возвращается из дальнего путешествия, зажигаем свечу. И сейчас я зажгу свечу.

Эсмей почувствовала, что ее лицо заливает краска. Плохо, что она забыла, но гораздо хуже, что отец решил, будто она может пренебречь обычаем.

— Я тоже, — ответила она и вылезла из машины. Ноги одеревенели от долгого сидения, к тому же она чувствовала себя ужасно неловко. Она не соблюдала ритуалы с тех пор, как покинула дом. Она не знала, сможет ли вспомнить правильные слова.

Святилище было встроено в стену у ворот эстансии. Под нишей стоял ряд свежих венков. Она чувствовала сладкий цветочный запах и еще более сильный аромат больших деревьев. Даже в детстве, при всей своей фантазии, Эсмей никогда не могла разобрать, кого же изображает статуя в нише. Однажды она совершила глупость, сказав, что статуя напоминает ей расплавленный шарик. Больше она никогда этого не говорила, но часто об этом думала. Теперь, свежим взглядом, она снова заметила, что статуя действительно похожа на серый расплавленный блестящий шарик, чуть больше по высоте, чем по ширине.

У основания статуи подсвечники, как всегда, были начищены до блеска, а сбоку стояла коробочка с белыми свечами.