пока тащил меня к ним. Я могла бы вырваться, вырвать руку, но не хотела устраивать сцену и проливать свою кашу. Какой бы отвратительной она ни была на вкус, это была еда, и мой желудок редко переставал ворчать из-за скудных порций, пока я была под землей. По правде говоря, мой голод был связан не столько с порциями, сколько с желанием снова ощутить силу Источника в своем желудке. Это мучительный голод, который слишком хорошо знаком всем Хранителям Источников.

Братья выглядели удивленными, когда Джозеф сел и усадил меня на табурет рядом с собой. Я негромко выругалась — не буду повторять слова, но это было довольно оскорбительно, — и Джозеф посмотрел на меня в ужасе. Я не взяла свои слова обратно.

У Изена были синяки и немного крови, нижняя губа с левой стороны распухла, а несколько порезов на лице были наспех зашиты полоской ткани. Изен вообще имел много маленьких шрамов на лице. В моих юных глазах они только придавали ему суровый вид. Я думала, что они свидетельствуют о его мастерстве на арене, но они были свидетельством его посредственности. Люди всегда думают, что те, кто покрыт шрамами, — хорошая ставка в драке, но часто это просто означает, что их много били.

— Это редкость, — сказал Хардт своим тихим рокочущим голосом.

— Редкое означает, что такое случалось раньше, — сказала я, считая себя умной. Я и так была в плохом настроении, мой распорядок дня был нарушен настойчивостью Джозефа. — Это беспрецедентно.

Хардт взглянул на Изена, и младший брат пожал плечами.

— Она имеет в виду, что все когда-нибудь бывает в первый раз, — сказал Джозеф, толкнув меня так, что я чуть не расплескала кашу. Я и так была зла на него, но еще больше разозлилась из-за того, что чуть не потеряла еду. Возможно, я зарычала.

Я набрала полную ложку каши в рот и откусила кусок хлеба, отказываясь осматривать его, чтобы не обнаружить чего-нибудь пушистого или извивающегося. «Ты проиграл бой?» — спросила я с набитым ртом, кивая на Изена.

Изен улыбнулся мне, и я почувствовала, как мои щеки вспыхнули. Я была немного благодарна судьбе, что грязь, покрывавшая мое лицо, это скрыла. Мне неприятно это признавать, но я была молода и неопытна. В течение многих лет я общалась с единственным мужчиной, близким мне по возрасту, Джозефом, и наша любовь была больше похожа на любовь брата к сестре. Все мои преподаватели в академии были среднего возраста, а большинство других студентов были намного моложе меня. Это был мой первый опыт увлечения, меня влекло к Изену, и мне было странно стыдно за то, что он заставил меня так себя чувствовать.

— Это лицо победителя. — Изен улыбнулся, и немного кашицы потекло по его распухшей губе. Он быстро вытер ее. Я поймала себя на том, что смотрю на его губы, гадая, какие они на ощупь. Я видела, как целуются люди: мои родители, другие ученики, даже несколько заключенных в Яме. Я спросила себя, что привлекало их друг к другу, каковы на ощупь губы Изена на моих губах, каков его вкус на моем языке. Я все еще смотрела на него, когда его язык высунулся изо рта и зашевелился, словно поддразнивая меня. Я сосредоточилась на своей каше, чтобы скрыть смущение, и отломила еще кусок хлеба, жуя так громко, как только могла.

Сейчас я оглядываюсь назад и не понимаю, почему я была так смущена. Тогда мне показалось ужасным, что Изен поймал меня на том, что я так на него смотрю. Наверное, я должна была быть рада, что он не видит, как я иногда думаю о нем, оставшись одна. Молодые любят сильно и быстро, и почти так же быстро остывают. Это вдвойне справедливо в отношении юношеской страсти.

— Как выглядел тот, другой парень? — спросил Джозеф с полным ртом каши. В академии нас учили хорошим манерам, но в Яме они были бесполезны. Гораздо безопаснее есть, пока есть возможность, независимо от того, разговариваешь ты или нет. Единственное по-настоящему безопасное место для хранения пищи — твой желудок.

— Без сознания, — ответил Изен с самодовольным выражением лица, какое бывает только у победителей. Такое выражение я часто носила в академии, и я была чертовски довольна своими победами там. Но я не могла припомнить, когда в последний раз выигрывала что-либо, кроме побоев.

— Ты его не убил? — спросила я. — Я бы убила. — Это было хвастовство, к тому же глупое. Я хотела, чтобы Изен посчитал меня более взрослой, чем я была на самом деле. Я хотела, чтобы он посчитал меня опасной.

На мой вопрос ответил Хардт. «Убийство никогда не должно быть легким и не должно раздаваться без разбора. Жизнь дается человеку всего один раз. Никто не должен отнимать ее без веской причины». Он не знал. Не мог знать. Только лишенным силы жизнь дается всего один раз.

— А что, если они этого заслуживают? — с ухмылкой спросила я. Я думала, что все, кто сидел в Яме, заслуживают этого. Большинство из них — кровожадные преступники. Это моя ошибка, и я буду жить с чувством вины за эти смерти до конца своих дней.

— Особенно, если они этого заслуживают, — сказал Хардт. — Милосердие — признак величия.

Я фыркнула.

— Что за куча улиточного дерьма! Милосердие — роскошь сильных мира сего и признак глупости. — Я жаждала поспорить, хотя в те дни я редко бывала в другом настроении. — Оставь врага в живых, и он, скорее всего, нанесет тебе удар в спину.

— Не все такие, как Лесрей Алдерсон, Эска, — вставил Джозеф, не отрывая взгляда от стола.

Я чертовски ненавидела эту сучку. Может быть, не так сильно, как Прига или управляющего, но ее имя определенно стояло достаточно высоко в моем списке людей, которых я бы хотела видеть сброшенными с обрыва. Зная Лесрей так, как знала я, я понимала, что одного падения с обрыва, вероятно, будет недостаточно, чтобы ее убить. Скорее всего, у нее вырастут крылья или земля под ногами превратится в желе. Я надеюсь, что она мертва, что терреланцы убили ее, но я знаю, что мне так не повезет. Я потираю шрам, который она оставила мне на память, — грубый участок кожи на боку размером почти с кулак.

— У тебя мрачный взгляд на жизнь, маленький солдат, — сказал Хардт. — Ты не могла так много повидать на войне, чтобы так ожесточиться.

Тогда я взглянула на Джозефа и увидела, что он смотрит в свою пустую миску. Возможно, многие не заметили бы этого