– Коломенский и пронский полки не погибли, – возразил враз помрачневший Роман. – Мы с пронцами на холмах встали и весь день отбивались. А к вечеру пошли на прорыв. Татары лобового боя не приняли. Они вокруг скакали и стрелы пускали. А когда мы на них бросались, татарове в степь на конях уносились. Потом возвращались. Когда вороги поняли, что мы вот-вот уйдем, они опять на нас насели. Мы останавливались, отбивались и дальше шли. Потом стемнело, и татары от нас отстали. Четверть наших побили, и еще столько же поранили. Живые все ушли! И раненых, кто сам идти не мог, вынесли! – Коломенский князь гордо вскинул голову. – Мы, рязанцы, своих не бросаем! – отчеканил он. – А что к заставам за Пронском вышли, так это нас татары туда выманили.

– Это как? – подался вперед Еремей Глебович. – Ты, княже, нам все расскажи. Хитрости врага знать надобе!

– А чего тут рассказывать, – махнул рукой Роман, – второй раз такого случая уже не будет.

Князь взял со стола кубок, осушил его большими глотками и стукнул им об столешницу.

– Ладно, слушайте, – сказал он. – Татары же сперва послов к нам прислали. Двух воев и с ними бабу-толмачку. Послы те какие-то бездельные. Нечего с ними было обсуждать, потому как ничего они и сами не ведали. Эти послы только одно сказать могли. Потребовали с нас дани: десятины во всем. – Роман криво усмехнулся и покачал головой. – Не просят так дани. Это не переговоры, а насмешка. Потребовали они не просто десятую долю добра, а десятую долю во ВСЕМ! – князь особо выделил последнее слово. – Просили не просто каждого десятого коня, а десятины в черных, десятины в рыжих, десятины в пегих и так всех мастей. А еще запросили десятины в смердах: отдельно в женщинах, в мужчинах и детях. Ну и дальше то же самое: десятина в воях и их семьях, каждого десятого князя, каждую десятую княгиню, мальчика, девочку.

– Вот это да! – удивился Всеволод. – Батюшке они совсем другое говорили! И десятины во всем не просили. А это и вправду больше на насмешку похоже.

– Ты б дядю моего видел, когда он все это выслушал! – усмехнулся Роман.

– И что Юрий Игоревич им ответил? – заинтересовался Всеволод.

– Сказал, что, когда нас в живых не будет, пусть тогда забирают все!

– Достойно! Хорошо ответил! – важно одобрил Еремей Глебович. – Горд вельми Юрий Игоревич.

– А мы, рязанцы, все такие! Честь и доблесть воинскую мы превыше всего ставим, – сказал Роман будничным тоном, ничуть не рисуясь. Так говорят о чем-то само собой разумеющемся.

– Ну а дальше-то что было? – Всеволод нетерпеливо поерзал на широкой, застеленной шемаханским ковром лавке.

– Дальше дядя послал за помощью к твоему батюшке и начал войско собирать, – продолжил историю коломенский князь. – Только сперва надо было время выиграть. Поэтому Юрий Игоревич послал в стан татарский своего сына Федора с дарами богатыми. Федор должен был переговоры начать и по возможности затянуть их, на сколько получится. Он должен был сказать царю Батыю, что земля Рязанская готова ему покориться, вот только дань, что он запросил, больно велика. Дядя думал, что, пока Федор о дани торговаться будет, он рать исполчит и помощи от Юрия Всеволодовича дождется. А там уже можно будет и по-иному с царем Батыем потолковать. Да только татары все посольство наше перебили, сохранив жизнь лишь Апонице, слуге Федора. Они дали ему коня и в Рязань отпустили. Апоница в молодости был воем изрядным. Не мог он в стане врага побывать и сил его не сосчитать. Об том его дядя и спросил. Апоница ответил, что воев татарских в стане не более десяти тысяч. Потому мы и вышли им навстречу. Десять тысяч мы при удаче могли побить. Ну а если бы нам не повезло, то все одно, после такой битвы татары бы на нашу землю уже не пошли.

– Стало быть, их более десяти тысяч оказалось? – переспросил Еремей Глебович.

– Думаю, что поболее, – кивнул Роман. – А на сколько – бог весть.

Половинка ворот была раскрыта, и Олег беспрепятственно прошел на княжеский двор. Прямо перед ним возвышалось длинное бревенчатое здание. Его центральная часть представляла собой квадратную трехэтажную башню, а примыкавшие к ней крылья были срублены в два этажа, их двускатная кровля была набрана из длинных почерневших от непогоды досок. Крыша башни, высокая и крутая, на четыре ската, сверху была как бы обрезана. Там располагалась дозорная площадка, а над ней что-то типа шпиля – острая вытянутая пирамидка на столбах из толстых бревен.

Дворец князя стоял в середине приличных размеров квадратного участка, огороженного частоколом только спереди. С остальных сторон ограду заменяли стоявшие вплотную одна к другой хозяйственные постройки самых разных размеров и вида. Сама резиденция, по оценке Горчакова, тянулась метров на семьдесят от края до края.

Во дворе Олег застал суету, вызвавшую у него ассоциации с колхозом, ожидающим приезда «высокого» начальства. В одном направлении несколько женщин тащили зарезанных гусей. Им навстречу рысили мужики с деревянными ведрами, от которых на морозе поднимались густые клубы пара. В птичнике за редким плетнем мальчишки азартно ловили кур, где-то справа заверещала свинья. Над дворцом и несколькими постройками из похожих на скворечники деревянных дымоходов в зимнее пасмурное небо поднимались густые клубы дыма.

«Весело тут у них», – подумал Горчаков, останавливаясь у центральной башни перед красным крыльцом. В длинные здания справа и слева вели двери, расположенные на первом этаже, а вход в башню находился на втором. Здесь на четырех столбах возвышалась прикольная постройка, похожая на избушку Бабы-яги. Сбоку у нее был проем без двери, вниз от которого вдоль стены шла крутая лестница с резными перилами на фигурных столбиках. Передней стены у избушки, можно сказать, не было – сверху был дощатый, украшенный резьбой фронтон, да снизу от пола четыре бревна. «Это что, типа, трибуна для обращений вождя к нации?» – развеселился Олег.

Чтобы передняя часть крыши не осунулась, ее подпирали четыре точеных столба.

Судивший по фильмам Горчаков ожидал, что на красном крыльце будет стоять стража, и непременно в кольчугах и островерхих шлемах. Но никакой охраны тут не наблюдалось. Олег повертел головой, выискивая, у кого бы дорогу к покоям княжеским спросить, и тут к нему подлетел низкий пузатый мужичок с густыми мохнатыми бровями и торчащей веником бородой.

– Я Пахом, дворский князя коломенского Романа Ингваревича, – отрекомендовался мужик.

– А я рыцарь Олег Иванович, – представился Горчаков. – Мне бы вашего князя повидать, дело у меня к нему важное.

– Отец наш Роман Ингваревич, – затянул Пахом тоном читающего литанию пономаря, – зело занят ныне. Ты, господине, после обедни приходи.

«Ну вот! – расстроился Олег. – Прямо как у наших чиновников – зайдите после обеда, а лучше завтра или позвоните на неделе, наш автоответчик вам все объяснит».

– Нет, Пахом, так не пойдет, – нахмурился Горчаков и надвинулся на дворского, а тому пришлось задрать голову, чтобы видеть лицо собеседника. – Дело у меня важное и срочное, – Олег заговорил размеренным веским тоном. – Отлагательств оно не терпит. И дело это больше твоему князю нужно, чем мне. Ты лучше ступай до князя и скажи, что я хочу про татар ему поведать.