заводам придется взять на себя питерский заказ. В город уже прибыл представитель «Общества Путиловских заводов»…

«И это я знаю».

Мите пришлось сделать усилие, чтоб удержаться и не кивнуть.

– Вскоре отец ждет его к себе. Он как раз вошел с бельгийцами в долю…

– Своевременно! – протянул Митя.

– Всего лишь расчет и предвиденье! – нагло ухмыльнулся в ответ Алешка.

Митя и раньше не сомневался, что Лаппо-Данилевские причастны к набегу. А теперь этот наглец практически впрямую намекает… и думает, ему это обойдется?

– Столько дел предстоит! – Алексей помотал головой, как лошадь перед неподъемной телегой, которую хочешь не хочешь, а везти надо! – Отец настаивает, чтобы я во всем участвовал. Приятно сознавать, что самый близкий человек ценит твои таланты. – Его насмешливый прищур не оставлял сомнений – о разногласиях в семье Меркуловых он знает. Еще и невинным тоном добавил: – Жаль, что вас с батюшкой почти не видят вместе. Будто он вам вовсе и не отец!

«На каторгу вы с своим батюшкой отправитесь разом, по-родственному. Уж я позабочусь!» – холодно и даже слегка отстраненно подумал Митя.

– А что касается вашего вопроса, Митя…

Задумавшийся Митя невольно вздрогнул: какого вопроса?

– То я и впрямь рад государеву указу. Излишек образования заставляет представителей низших сословий забывать свое место. Они думают, что если справляются с математикой и гимназической латынью, так могут справиться и с университетским курсом, а потом уж и вовсе лезут в правления и в комитеты… Не только уездные, но губернские и столичные! Так говорит мой отец… и он прав!

– Или просто боится конкуренции? – сквозь зубы процедил Захар Гирш.

– Мне нравится наша кухарка – у нее получается прекрасное бланманже! Вот пусть она… и ее дети тоже… продолжают управляться на кухне, а дела серьезные, особенно государственные, оставят природой предназначенным для этого людям! – и Алешка ехидно добавил: – Ne sutor ultra crepidam![7]

Судя по выражению лица гимназиста, Алешку снова собрались бить.

– Жаль только, в империи нет столько Кровных, чтобы занять должности во всех комитетах. Особенно уездных, – обронил Митя.

И с наслаждением полюбовался, как лица что Алешки, что его противника вдруг приобрели одинаковое выражение.

– А что вы на меня так глядите, господа? Только Кровная Знать предназначена для государственных дел по своей природе, унаследованной от Чтимых Предков.

– Дворянство! – вскинулся Алешка.

– Всего лишь потомки дружинников, получивших надел земли от Кровных Князей.

– Землю, которую они должны были защищать! – нравоучительно поднял палец Алешка. – Земля эта полита кровью дворянской, дворянство – щит и меч империи, кто, кроме нас…

– Мой дядя, старший брат отца, погиб в семьдесят восьмом на Русско-турецкой. Он был из кантонистов[8], – устало сказал Гирш. – А дед – в Крымскую.

– Вот видите, Алексей… – ласково подхватил Митя. – Не так уж велика разница между сыном сапожника… и сыном господина Лаппо-Данилевского. Во всяком случае, с точки зрения Кровных.

– Сыну сапожника как-то не слишком льстит! – буркнул Гирш.

Пальцы Алешки на набалдашнике трости побелели, он кинул на Митю убийственный взгляд и процедил:

– Есть еще образование и воспитание!

– То есть те же математика и латынь? – еще ласковей напомнил Митя.

Конечно, разница есть! Но если Лаппо-Данилевские выступают за привилегии дворянства, то Мите ничего не остается, как стать либералом. И может, даже чуть-чуть рэволюционэром. Как там у франков? Liberté, Égalité, Fraternité?[9] Великие Предки, это он Алешке тоже припомнит!

– Полагаете, государь ошибается? – В голосе Алешки задрожало предвкушение.

– Полагаю, кровный правитель Даждьбожич не нуждается ни в моем одобрении… ни в вашем. Как верно подметил ваш батюшка: не следует забывать свое место! Честь имею! – Митя приподнял шляпу, давая понять, что разговор окончен.

Алешка неожиданно качнулся вперед, его лицо оказалось совсем близко от Митиного, и он тихо, на пределе слуха, выдохнул:

– Полагаете, ваше место выше моего? Сомневаюсь! Если уж вас сразу за своего не признали…

– О чем вы, Лаппо-Данилевский? – ровно, даже не думая понижать голос, спросил Митя.

– Да так… На псарнях тоже псари сердобольные случаются: чем топить случайных щенков, лавочникам их пристраивают, мастеровым… Это я к разговору о природе. Доброго дня! – И он направился прочь, с шиком постукивая тростью по мостовой.

– Что за глупость он тут болтал? Ума, что ли, от спеси дворянской совсем лишился? – сквозь зубы процедил Гирш.

Митя сделал вид, что не замечает устремленных на него взглядов. Алешкины слова, а тем более спрятанные под ними намеки были омерзительны и предельно оскорбительны, но… Митя бы их даже не понял, если бы не разговор с Урусовым! А он еще гадал, много ли Алешка увидел, когда Митя уничтожал мертвецов на бабайковском подворье. Что ж, кажется, достаточно, чтобы сделать выводы. Те же самые, что Урусов, и возможно – губернаторша. Что Митя – незаконнорожденный Мораныч. И что теперь? Как Лаппо-Данилевские намерены использовать это знание? Попытаются опозорить отца или самого Митю? Алешка с отцом, конечно, негодяи и убийцы… но не самоубийцы же, чтоб впрямую, а не как Алешка только что – завуалированным намеком! – лезть в дела семейные кровных Моранычей.

– Думаю, его слова предназначались не нам. И не стоит о чужих делах любопытствовать, – вдруг вмешался молчавший все это время спутник Гирша.

Спокойный и неожиданно напевный голос реалиста разорвал лихорадочный хоровод Митиных мыслей.

– Вы уж простите, что сразу не представился, но вы с Лаппо-Данилевским так чудно переругивались… – Реалист развел руками. – Боялся пропустить хоть слово!

– Мы не переругивались! – Митя поглядел на него надменно.

– Да-да, вы это… как там говорится… о, подпускали друг другу шпильки! – ухмыльнулся реалист. – Так что оба теперь смахиваете на подушечки для булавок: насчет дворянства вы его подкузьмили, но он вас тоже достал, хоть я и не понял чем!

– Слишком тонко для такого быдла, как мы, – фыркнул Гирш.

– Да успокойся ты! – добродушно цыкнул на него реалист. – Вы ж домой шли? – Он снова повернулся к Мите. – Пойдемте, нам по пути. – И зашагал рядом с Митей по улице. Через мгновение их догнал и Гирш, пошел рядом, но… одновременно на некотором отдалении. Точно не мог решить, с ними ему идти или нет. – А почему не спрашиваете, откуда я знаю, где вы живете?

– Вы знаете Ингвара Штольца, – равнодушно ответил Митя. Вот уж сложно догадаться!

– Точно! – Реалист снова заулыбался. – Он о вас часто говорит.

Раньше Митя бы не сомневался – ничего хорошего Ингвар о нем сказать не мог, но теперь их отношения из откровенно враждебных превратились в… странные. Ингвар перестал на него фырчать, как позабытый на печке чайник, а иногда Митя ловил на себе его задумчивый и словно чего-то ожидающий взгляд. Самому Мите по-прежнему было все равно: есть младший Штольц, нет его… если бы не автоматон! Точнее, автоматоны, его и Зиночки Шабельской. Изувеченные в ходе расследования паровые кони застыли в стойлах старой конюшни… и ждали. Невесть чего. Ингвар ничего с ними не делал. Митя ни о чем не просил. Зиночка не появлялась. И если сразу после набега их общее бездействие можно было списать на царящий в городе беспорядок, то теперь, когда все последствия устранены, надо что-то решать.

– Это ведь вы дрались с варягами возле женской гимназии? – Реалист покосился на Митю с любопытством.

– Я помогал княжичу Урусову, – сдержанно ответил Митя.

– Который истребил команду целого драккара? – скрипучим от сарказма голосом сказал Гирш. – Урусов – Симарглыч, будь дело в лесу, я бы, может, еще и поверил! Но нам рассказывали о возможностях Кровной Знати, а я, к вашему сведению, неплохо учусь, хоть ваш государь и считает, что не имею на это права.

– Он и ваш государь, – настороженно ответил Митя.

– Мой государь не сказал бы, что я от рождения не заслуживаю быть чем-то большим, чем сапожник! Как бы ни старался! –