Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Руки Рейзо в свете очага выглядели рыжими и непривычными. Не зная, что сказать, он повернул их ладонями вверх, словно надеялся найти там ответ.
— Прости, — наконец решился он.
Энна нахмурилась:
— Если люди подозревают меня, наверное, я сама в этом виновата.
— Но, Энна, если ты не жжешь, если ты больше не позволяешь себе жечь, то какой толк… в смысле, зачем ты здесь? Зачем ты попросила, чтобы тебя взяли, когда…
— Во время войны мне требовалось всего несколько мгновений, чтобы сжечь дома, которые строились неделями. Я обрывала жизни, словно переламывала пополам хворостинки. Не может быть, чтобы во мне больше ничего не было, Рейзо! Должен же быть способ, каким я могу помочь, не… не причиняя вреда.
— Изи считала, что это чересчур опасно.
— Она слишком переживает за меня, но тоже верит, что я на это способна. — Она прикусила губу. — А ты?
«Я хотел бы, чтобы тебе удалось, — подумал он. — Я надеюсь на это. И помогу тебе попытаться». Но вслух этого не сказал, только кивнул:
— Если не ты жжешь людей, значит кто-то другой это делает.
— Блестяще, — отозвалась Энна. — Ты всегда был самым смышленым пастушком из всех, кого я знаю.
Рейзо шутливо ткнул ее локтем и попытался получить удовольствие от этого мгновения… но он только что обвинил одного из своих лучших друзей в том, что она убила во сне троих человек.
Финн ждал за дверью, держа ладонь на рукояти меча, и Рейзо приветствовал его, не встречаясь с ним взглядом.
— Извини, Финн. Я просто какой-то деревянный чурбан.
— Не будь так суров к себе, — отозвался тот. — Ты всего лишь соломенное чучело.
Рейзо поспешно сбежал, заявив, что ему срочно понадобилось в уборную, а сам пошел искать Тейлона. Предстоящая встреча с капитаном его немного пугала. Чем же он может заслужить свое место среди байернских личных, после того как столь серьезно ошибся в Энне?
Он свернул за угол в тихий коридор и увидел Тумаса. Рейзо выругался сквозь зубы, мечтая о том, чтобы Финн с Энной заглянули сюда, и поскорее. Он начал разворачиваться, но тирианец сгреб его за плечо.
— Вот-те на, да это же мелкая вошь, — гнусаво обрадовался Тумас. — Как насчет ответного боя? Давай же, прямо сейчас, ты с мечом против меня с перышком.
Рейзо не поднимал взгляда, как если бы в Лесу нечаянно столкнулся с волком. Он шагнул в сторону, и Тумас сделал то же самое, преграждая ему путь.
— Не думай, что я забыл, как ты вынудил моего друга Хемара тебя поцарапать. Он не заслуживал медленной смерти в пустыне.
Из-за закрытой двери донесся чей-то приглушенный смех, и Рейзо позволил себе поверить, что там тоже насмехаются над ним. Он встретил этот смех, словно град ударов, пошатнувшись под ним, прочувствовав оставленную им боль. Он еще раз отступил в сторону, и Тумас снова шагнул наперерез.
— Если тебе хотелось потанцевать, мог бы так и сказать, — буркнул Рейзо, по-прежнему глядя вниз.
— Байернская мразь.
Тумас огляделся, явно опасаясь, что в любую минуту сюда может зайти кто-нибудь еще, и позволил Рейзо просочиться мимо.
Тот уже собирался так все и оставить — и это было бы лучше всего, — но он слишком устал уступать задирам, по-щенячьи подставляя живот.
— Все еще переживаешь, что байернский паренек побил тебя на деревянных мечах? — уже уходя, напоследок бросил он. — Жалкое зрелище.
Удар настиг Рейзо со спины. Кулак? Ботинок? Он рухнул на пол, дыхание комом встало в горле. Тумас ухватил его за шиворот и втолкнул в темную комнату.
— Жалкое зрелище? — переспросил тирианец.
Удар кулаком в живот. Глубокий, тянущий вид боли.
— Жалкое зрелище? — повторил Тумас.
Тычок в нос. Сокрушительная боль, резкая и слепящая.
У Рейзо голос застрял в глотке — он не мог ни позвать на помощь, ни оборвать зудящий в гортани глухой стон. Прежде ему казалось, что он достаточно натерпелся от братьев и с легкостью выдержит любую трепку, но в ударах Тумаса чувствовалась жажда убийства, от которой у Рейзо перехватывало дух. Он кое-как поднялся на ноги, слепо размахивая руками, пытаясь хотя бы задеть обидчика, пока его не прикончил следующий удар. За стеной раскатился хохот, и чьи-то шаги протопали мимо двери.
Тумас грязно выругался.
— Мы еще не закончили, — прорычал он.
Минуло немало головокружительных мгновений, прежде чем Рейзо осознал, что сидит в одиночестве, привалившись к стене в полутемной комнате, но все еще живой, если считать боль за свидетельство.
— Жалкое зрелище, — прошептал он, утирая текущую из носа кровь.
Когда Рейзо ворвался в комнату Тейлона, тот находился там вместе с тремя воинами. Глянув на лицо подчиненного, он отпустил людей.
— Что случилось? — спросил капитан.
С юных лет Рейзо уяснил, что ябедничество — лучший способ нарваться на еще худшую взбучку.
— Ничего, — буркнул он. — Просто отошлите меня домой.
— Нет.
До сих пор Рейзо еще ни разу не хотелось ударить Тейлона.
— Зачем я здесь, капитан? Чтобы унижаться на тренировках по фехтованию? Чтобы сходить с ума, считая своего лучшего друга убийцей? Которым она, кстати, не является. Я ошибся. Весь этот город скрестил пальцы, загадав войну, а я тут — как трут для пламени. Зачем нужен я, когда у вас есть Энна, и Финн, и Конрад, и все сливки личных? Я только… — Он осекся и врезал кулаком по стене. — Я не глухой, я слышу, что думают обо мне все вокруг, и они правы: какой из меня байернский личный? Братья вечно твердили, что я медленно соображаю, вместо рук у меня мокрые тряпки, впечатлить я могу разве что кролика, я…
— У кого руки в чернилах? — перебил его Тейлон.
Даже если бы его капитан вдруг сплясал джигу, Рейзо не был бы ошеломлен сильнее, до полного смятения и заикания.
— Я вам говорю, что я жалок, и что сыт по горло этим местом, и… Руки в чернилах? Что вы…
— Не думай, воин, просто отвечай на вопрос. У кого руки в чернилах?
— Э, ну, у Джерика временами правая рука. Но зачем вы…
— У кого платье часто закапано свечным воском?
— Мне не до игр, капитан.
— Свечной воск.
Рейзо поднял руки, сдаваясь. Тейлон был валуном, который не так-то легко спихнуть с дороги.
— У фрейлины Изи, той, что укладывает косы кольцами.
— А кто носит слишком большие сандалии и его пальцы не достают до носков?
— Наверное, тот курносый паж, что приносит вам послания от лорда Белвана.
— Не каждый обладает подобной наблюдательностью и памятью, а ты справляешься с этим, не уделяя внимания ничему, кроме ужина.