– Нехило! Это кто там так повеселился? – У меня даже слегка поднялось настроение. – Похоже, нашу партию новичков запомнят в этом поселке надолго!

Снизу, со стороны лесной дороги, грохнул одиночный выстрел из дробовика. Следом за этим, чуть позже – дикий, отчаянный крик. Долгий, захлебнувшийся было, и вновь мне за шиворот накидало мелкой ледяной крошки от крика. Собака вздыбила шерсть и глухо зарычала.

– Что это? – недоуменно спросил я сам у себя, глядя в сторону, откуда доносился крик. – Если засада, почему никто не добьет? Самострел, в смысле несчастный случай?

Впрочем, скоро крики умолкли. Опять стало тихо, только ветер шумел в кронах деревьев, осыпая все листвой, и птицы вновь очнулись и защебетали-зачирикали. Где-то и кукушка ожила, начав мерно отсчитывать кому-то годы. А приблизительно над тем местом, где прозвучал выстрел, начал кружиться коршун, вскоре к нему присоединился еще один, и еще…

– Как думаешь, стоит сходить поглядеть? – Я обернулся к собаке, уже успокоившейся и положившей морду на лапы. – Тем более что из города навряд ли кто сейчас к нам выберется.

На самом деле к двум старым столбам дыма прибавился третий, более основательный. Блин, далековато я отошел, ни фига не слыхать, даже ухо к земле приложив. Был бы поближе – глядишь, и стрельбу услышал бы, наверное. Но с другой стороны, намного лучше быть подальше от этого поселка.

– Пойдем. И не Хромка ты, а Герда. Умница, красавица, и преданная. Пошли, псина.

Осторожно, останавливаясь и прислушиваясь, мы спустились с холма и пошли чуть правее узенькой просеки, по которой и проходила эта дорога. Она, кстати, намного менее езженная, чем с обратной стороны Щучьего, – видимо, нечасто здесь бывают. Впрочем, а что здесь особо делать? Впереди горы, леса скоро хвойными станут, вон темная зелень видна. На дрова намного лучше береза, вяз и бук, чем сосна или елка, прямо скажем.

Новопоименованная Герда остановилась и глухо зарычала. Я аккуратно, снизу куста выглянул на дорогу.

Там, метрах в сорока, лежал в луже крови мужик в шинели новичка. Рядом не было никого, если не считать то ли ласки, то ли хорька, замершего буквально в шаге от тела и обернувшегося в нашу сторону.

– А ну сгинь! – Не успел я сказать, как этот представитель рода куньих светлой молнией исчез в кустах с той стороны дороги.

А я еще раз приложился ухом к земле. Нет, тихо, ничего не слыхать, ни шагов, ни топота. А потому я вдоль старых колей, рядышком с кустами, подошел к телу, и остановился в шаге возле него, на всякий случай направив ствол мосинки ему в спину.

Скорчившееся в муках, прижавшее руки к низу живота тело мужика из начала очереди там, еще на корабле. Он на первой шлюпке отъехал. Рядом лежит какая-то двустволочка, шляпа отлетела и валяется метрах в трех. И на самом деле – лужа крови, огромная.

– Да уж. – Я для очистки совести потрогал сонную артерию. Какое там, уже остывать начал, я-то минут сорок шел. – А кто это тебя?

Через дорогу шел шнурок, тонкий, едва видимый здесь, где высоченные кроны смыкались над просекой. Мужик прижал его собой, но правая часть шнурка была на обочине, с оборванной веточкой, к которой шнурок был привязан. А вот слева, куда я прошел, к небольшому дереву была привязана за приклад старая двудулка.

– Самострел. И поставлен давненько, свежих следов нет. – Я поглядел на покрытое ржой ложе и стволы. При выстреле дуплетом ружье слегка сдвинулось, но в целом конструкция была удачной, прямо скажем. Любой, кто не углядит шнурка, – получает заряд в область паха. И выходит, что самострел ставился на человека: на лося или оленя линия прицела низковата. – М-да…

С этим умным выражением я подошел к телу и поднял вертикалочку. МР-94, ижевское комбинированное ружье, калибры мелкашечный и четыреста десятый. Для туриста или геолога ружбай. Подумав, я взял тело за ворот шинели и потащил в кусты. Не стоит на дороге осматривать, не стоит. За мной бежала Герда со шляпой в зубах.

Оттащив тело метров на семьдесят вглубь леса, к бегущему в небольшой песчаной ложбинке ручью, я поглядел на темнеющее небо, на тело мужика, на комбинашку, лежащую на траве, и начал снимать с себя рюкзаки. Сегодня из Щучьего точно никто не придет, да и появится ли кто завтра, чтобы ловушку проверить, неизвестно. А мне почему-то этого мужика вот так, волкам на поживу, бросать неохота. И потому я вытащил из-за пояса топор, воткнул его в лежащий ствол дерева, достал из рюкзака малую саперную лопатку и стал копать могилу в податливом песчаном грунте.

Сильно глубокую я не стал делать. Но примерно по пояс выкопать смог до наступления сумерек. Сняв с мужика его вещмешок и найдя в кармане деньги, я опустил его тело в могилу и начал засыпать песком. Потом воткнул в головах связанный из пары веток крест, снял шляпу. Собака, которая все это время лежала сверху, наблюдала за моей работой, прислушиваясь и принюхиваясь. Но вела себя спокойно.

– Ну, прости ему, Господи, грехи вольные или невольные и суди его по милосердию своему. Аминь!

Коротко перекрестившись, я надел шляпу, на себя рюкзаки, винтовку и ружье, забросил доставшийся в наследство рюкзак наверх, подхватил ружье и выбрался из овражка. Уже не просто смеркалось, а темнело, и потому я не стал идти далеко, развернул на поляне один из пледов, бросил его на собранные с поляны листья, в головах положил один из рюкзаков, накрылся вторым пледом. Около себя оставил винтовку и курковку. Уже засыпая, почувствовал, как в ноги завалилась Герда. И заснул на удивление спокойно, несмотря на то что рядышком свежая могила. Только пару раз сквозь дрему слышал, как ухает филин, тревожно вскакивает моя собака и вновь мостится в ногах.

Утром проснулся от того, что кто-то лизал меня в лицо.

– Герда, фу! Перестань слюнявить! – Я сел и рукавом шинели обтер лицо. Блин, темень еще, звезды видно. Вытащив часы, с трудом углядел на них стрелки. Без трех минут пять. В принципе неплохо. Герда приплясывала рядом, крутя хвостом и напоминая о том, что не мешало бы поесть.

– Ты права, подруга, но сначала дай мне десять минут. – Я выбрался из-под пледа, потянулся. – Умоюсь, соберусь, тогда перекусим. И, наверное, подождем гостей. Как думаешь, Герда? Или ну их на хрен, позавтракаем – и ходу?

Псина сидела на заду и сосредоточенно думала, а я сделал свои дела, умылся в ручейке повыше вчерашней могилки. Поглядел на висящую на кресте шляпу. М-да, сик транзит глория мунди[2]. Кем бы ни был мужик в том мире, здесь от него только шляпа на кресте и осталась. Я бы и ее забрал, да маловата оказалась, так что из одежды только одну полушинель и отрезал, чехол для топора сшить, опасно так его таскать, за поясом, острый очень. Сошью нечто вроде подсумка и вложу в него.

Пока собирался, думал, чем позавтракать, потом решил, отломил от ковриги два куска, вытащил два завтрака, растер по первому сыр, котлету и отдал собаке. Себе оставил только листик капусты, начавший жухнуть: витамины для таких забегов тоже нужны. На обед луковицу достать надо.