– Живот. От боли её аж всю перекрутило. Она места себе не находит.

– Так-так… – в задумчивости произнёс Скотт Лишер. – Боль в животе… рвота… в общем, ничего страшного.

– Что? – удивился Уолтер.

– Спешу вас успокоить, с вашей Викторией полный порядок.

– Но ведь…

– Да-да, я понимаю, звучит странно, но такое частенько случается с теми, кто впервые попадает на остров. Это от перемены еды и воды.

– Вы уверены? Вы ведь её даже не видели.

– Абсолютно уверен. Это далеко не первый случай в моей практике. Я, конечно же, навещу вас сегодня вечером, но будьте спокойны, её жизни совершенно ничто не угрожает.

– И всё же, быть может, вы посмотрите её сейчас?

– Простите, но не получится. Вечером… вечером… – Врач заглянул детективу в лицо и по-приятельски похлопал его по плечу. – А вы сами как себя чувствуете?

– Хорошо… – Уолтер прислушался к себе, к своему дыханию, мыслям и стуку сердца и повторил: – Да, хорошо.

– Это не может не радовать. Вы, кстати, ознакомились с книгой Вивехзды?

– Частично.

– И как вам?

– Не знаю… Довольно странная книга.

– Если воспринимать её буквально, то да, странная и местами даже жуткая.

– Точно.

– Но нужно понимать, что за всеми изречениями Вивехзды скрыто нечто большее, чем может показаться на первый взгляд. Право слово, это сложно объяснить… но вот прочитай вы эту книгу, к примеру, хотя бы пять раз – и на многие вещи, изложенные в ней, взглянули бы под совершенно иным углом.

– Возможно, – кивнул детектив, не желая спорить. Все его мысли сейчас были заняты Викторией.

– А теперь давайте не будем терять времени и, дабы успокоить вашу душу и совесть, исполним то, для чего вы сюда, собственно, и пришли. Как выглядит этот ваш Итан Хоули?

– Признаться, даже не знаю, – раздосадованно ответил Уолтер.

– Гм… Как же вы в таком случае собирались его опознать?

– Я ведь не за ним сюда плыл, а за Анной.

– Да-да, я помню. Ладно, давайте всё равно пройдём по коридору и осмотрим пациентов. – Скотт Лишер распахнул боковую дверь. – Срежем путь, так будет ближе.

Они вошли в помещение, заставленное стеллажами с разным медицинским оборудованием. Проходя мимо операционного стола, детектив заметил ещё живую собаку со вспоротой брюшиной и замер.

– А-а-а… вы только не пугайтесь, – произнёс врач. – Перед вами жертва, принесённая во славу науки. К тому же, спешу вас заверить, ей ни капельки не больно.

– Она же живая! – как будто не веря своим глазам, с удивлением констатировал Уолтер. Животное, высунув язык, тяжело дышало и иногда поворачивало морду и смотрело на детектива.

– Совершенно верно, рад, что вы обратили на это внимание… Хотя тут и слепой не смог бы не заметить данного факта. – Скотт Лишер подошёл к собаке и погладил её по голове.

– И вы говорите, что ей не больно?

– Право слово, так и есть. Сами поглядите. – Тут врач взял в руки ланцет и, склонившись над псиной, произвёл иссечение передней стенки живота.

– Что вы делаете?

– Позвольте мне сперва закончить.

Собака же, никоим образом не отреагировавшая на пытку, продолжала преспокойно лежать на столе.

«Умеют ли животные молиться? – отчего-то подумалось детективу в тот миг. – И как она только это терпит?»

– Видите? – воскликнул врач в каком-то безумном порыве. – Она совсем ничего не чувствует.

– Но зачем же так издеваться над живым созданием?

– Вы что же… полагаете, что я всё это для собственного удовольствия? Я ведь вам не какой-нибудь бездушный живодёр. Я – служитель науки, а в науке ничто не делается просто так.

Уолтер посмотрел на собеседника, затем перевёл взгляд на жертву.

– Знайте же, – продолжал Скотт Лишер, приняв позу декламатора. – Вы сейчас находитесь рядом с тем, кто сумел взять под свой контроль чужое сознание. Ведь это я дал ей команду, чтобы она раз и навсегда позабыла о существовании собственного тела. Именно потому ей нипочём любая пытка. – С этими словами он поместил на нос и на оба уха собаки три провода, после чего щёлкнул тумблером на пульте и пустил электричество.

Мышцы животного тут же начали дёргаться, а глаза открываться и закрываться сами по себе, но псина не издала ни звука.

– И как вам это удалось? – поинтересовался Уолтер.

– Что именно?

– Взять под контроль её сознание.

– Всё дело в том, что внутри неё… а впрочем, неважно… пока что это должно оставаться в тайне.

– А с человеком возможно повторить то же самое?

– Полагаю, что да. Здесь всё будет зависеть от силы воли подопытного и от его физиологического состояния, главным образом от… хотя… – Врач снова запнулся. – Когда моё открытие станет известно всему мировому сообществу, тогда-то я и смогу всё в подробностях рассказать. А теперь давайте пройдём дальше.

Оставив собаку, они вышли из кабинета и двинулись по длинному тёмному коридору, мимо палат с пациентами. Из-за некоторых дверей доносилось глухое бормотание, а из-за каких-то смех и завывания. Детектив заглядывал в каждое оконце, забранное решёткой, ни одного не пропуская. Его взору представали грустно существующие сами по себе люди, одинокие и совершенно опустошённые. Скотт Лишер не мешал Уолтеру.

– Да уж, – произнёс врач, шедший позади детектива. – Им не позавидуешь, но такова их судьба. Никто добровольно не выбирает себе болезнь, но болезнь сама находит нас. Право слово, на их месте мог оказаться каждый.

– Погодите, – вдруг остановился детектив. – Это же тот старик с парохода, который плыл сюда вместе с сыном.

– Да, он самый.

– Значит, сын всё же бросил отца?

– Да, но они, собственно, для этого и направлялись на остров. Хотя что я тут вам пытаюсь объяснить, вы ведь и сами с ним разговаривали… Он, очевидно, давно уже не в себе.

– Мне так не показалось, – признался Уолтер. Он по-прежнему стоял у двери, наблюдая через решётку за стариком, который сидел на полу и шевелил пальцами босых ног.

– Да бросьте… Он – совершенно безнадёжный случай, я это вам как врач говорю. Так что наша лечебница – самое подходящее для него место. Зайдите, спросите его о чём-нибудь, – тут Скотт Лишер отпер замок, – и сами во всём тут же убедитесь.

Детектив вошёл в палату и встал рядом со стариком. Тот не обратил на него никакого внимания. Он, как и прежде, сидел на полу и, склонив голову набок, смотрел в одну точку на стене. Судя по глупому выражению его лица, он не был способен уже ни на какую мало-мальски здравую мысль. Дыхание и созерцание – вот и всё, что отличало его в данный момент от булыжника.