Вскоре после вышеописанного нечаянного разоблачения — вероятно, чтобы скрепить договор о соблюдении тайны, — отец Роуч пригласил офицеров и доктора Тула на роскошный постный обед, а вернее сказать, пир: на столе красовалось ни много ни мало девятнадцать plats из печеной, вареной, тушеной рыбы; некоторые из этих блюд Паддок вспоминал еще и два десятка лет спустя.

Не приходится удивляться, что слова ни о чем не подозревавшего Лофтуса повергли отца Роуча в беспокойство; он горько раскаялся в своем намерении подшутить над простодушным юношей. Но отступать было некуда. Все смолкли, а Дэн Лофтус запел. Его голос напоминал тоненькую, беспокойно вибрирующую свирель. Певец откинулся на спинку стула и закатил глаза, так что виднелись только белки; скрюченными пальцами одной руки он отбивал на столе ритм, и полилась песня, каждый куплет которой исполнитель с большим тщанием единообразно изукрасил двумя-тремя короткими трелями и руладами. Мелодия, как я догадываюсь, была взята из одного старинного псалма:

Настал Великий пост: нельзя нам

Вкушать дичину, христианам.

Поститься предписал Господь —

Смиряя, укрощая плоть.

Тут у иных офицеров — участников застолья вырвались диковинные, не поддающиеся описанию сдавленные возгласы; одни промычали что-то невнятное, другие зашмыгали носом; генерал Чэттесуорт, который мрачно сверлил взглядом свою десертную тарелку, отрывисто призвал: «К порядку, джентльмены». Голос его прозвучал сурово, но при этом как-то неровно. Лорд Каслмэллард оперся на локоть и с сонным видом созерцал певца в упор. Замешательство в рядах офицеров не было им замечено, и пение продолжалось. Две последние строки каждого куплета повторялись, как в псалме, дважды; этим воспользовались изнывающие слушатели, чье веселье безудержно рвалось наружу. К рефрену присоединился хор, и его ликующий рев, звучание которого все нарастало, составил причудливый контраст высокому дрожащему голосу солиста.

Лофтус (соло)

Мясного, рыбного — ни-ни!

Филе по-испански — Господь сохрани!

Картофель с корочкой янтарной

Вкусим с молитвой благодарной.

Хор офицеров

Картофель с корочкой янтарной

Вкусим с молитвой благодарной.

— Замечательная песня, — шепнул доктор Уолсингем на ухо лорду Каслмэлларду. — Я знаю эти стихи, их сочинил во времена Якова Первого Хауэл — большой искусник и набожный христианин.

— Вот как! Благодарю за пояснения, сэр! — отозвался его светлость.

Лофтус (соло)

Коль с видом богомольно-мрачным

Мечтаньям ты предашься алчным —

Душе твоей, как потаскушке,

Приличны любострастья мушки.

Хор офицеров

Душе твоей, как потаскушке,

Приличны любострастья мушки.

Лофтус (соло)

Тогда не постник ты примерный,

Ты — плут и грешник лицемерный.

Обуздывая дух, мы сами

Должны питаться отрубями.

Хор офицеров

Обуздывая дух, мы сами

Должны питаться отрубями.

Успех исполнителя превзошел все ожидания: хохот был оглушителен, аплодисменты — подобны грому. Оставался серьезным Паддок: приведенный поэтом перечень блюд поверг его в глубокую задумчивость. Доктор Уолсингем не мог не одобрить заключенной в песне морали. Он слушал сосредоточенно, а в наиболее поучительных местах покачивал в такт головой, размахивая ладонью, и бормотал: «Так-так, воистину так… прекрасно, сэр».

Один лишь отец Роуч был далек от того, чтобы упиваться происходящим. Он сидел, уныло уперев в грудь свой двойной подбородок и плотно поджав губы. Лицо честного священнослужителя омрачилось и налилось кровью, глазки со злобной раздражительностью бегали по сторонам, ибо он подозревал, что стал предметом всеобщего глумления и насмешек. Когда же заключительный рефрен хора перешел в апофеоз смеха, отец Роуч сделал нелепую попытку к нему присоединиться. Это напоминало пороховую вспышку, поглощенную темнотой; хмурая гримаса, подобно опускной решетке, скрыла улыбку; Роуч откашлялся, с необычайно церемонным поклоном уставил на простофилю Лофтуса недобрый взгляд, выпрямился, расправил плечи и произнес:

— Мне неизвестно в точности, что это за «нелепый испанский» (достойный клирик совсем недавно привез тайком из Саламанки{37} духовное облачение дивной красоты), а также что это за особа с мушками… мушками любострастия, если не ошибаюсь.

Домоправительница отца Роуча, к несчастью, как раз носила мушки; необходимо, впрочем, добавить, что она была особой, безусловно, добродетельной и к тому же далеко не молодой.

— Остается лишь предположить, судя по очевидному веселью наших общих друзей, что шутка эта, в любом случае, остроумна и ни в коей мере не обидна.

— Но, с вашего позволения, сэр, — вмешался Паддок, который не мог спокойно пропустить мимо ушей оговорку его преподобия, — в песне не было слов «нелепый испанский», речь шла, как я понял, о желе по-испански — это такое сладкое блюдо, на вкус восхитительное. Вы не пробовали? В него добавляют херес. Знаете, у меня случаем имеется рецепт, и с вашего разрешения, сэр, рецепт превосходный. Когда я был еще мальчиком, я как-то приготовил это блюдо у себя на кухне. Так вот, клянусь Юпитером, мой брат Сэм так объелся, что ему стало плохо. Как сейчас помню, его так прихватило, что моя бедная матушка и старуха Доркас провозились с ним всю ночь… И я вот что хотел сказать: если позволите, сэр, я с радостью пошлю рецепт вашей домоправительнице.

— Это блюдо не по вашему вкусу, сэр, — вставил шпильку Деврё, — есть другой превосходный рецепт — совершенно иного рода — постное блюдо; ты упоминал о нем вчера, Паддок. Впрочем, мистер Лофтус тоже умеет готовить это блюдо, и даже удачнее.

— Правда, мистер Лофтус? — тут же спросил Паддок, чья кулинарная любознательность не имела пределов.

— Я не совсем понял, капитан Паддок, — растерянно пробормотал Лофтус.

— Что же это? — коротко осведомился его преподобие.

— Заливное из постника, сэр, — ответствовал Паддок, невинно улыбаясь прямо в лицо взбешенному священнослужителю.

— Благодарю вас, — бросил отец Роуч; лицо его приняло выражение, благовоспитанному Паддоку совершенно непонятное.

— Что получилось у Лофтуса, мы уже знаем, а теперь дай нам, Паддок, свой рецепт этого блюда. Из чего оно делается? — не унимался безжалостный Деврё.

— Из постника, который заливается смехом.

— Над чем же он смеется, этот постник?

— Над постом, надо полагать.

— А как его готовить?

— Выпотрошить, разделать и подать к столу, — охотно затараторил Паддок. — Главное — не пожалеть соли и перца. Можно, но не обязательно, добавить мускатный орех, украсить ломтиками апельсина, барбарисом, виноградом, крыжовником и залить желе. А особенно хорош постник, предварительно нафаршированный дичью.