Метаморфоз завершился, и над замершим телом Патрона, укутанным в пелену широких лент, распахнулась пульсирующая глотка в обрамлении щупалец. Щупальца впились в плечи и грудь мертвеца, напряглись, набухли, отрывая тело от палубы и запихивая в глотку. Хруст раздираемой плоти затопил отсек.

Полупрозрачная пелена позволяла видеть, как прокатывались волны по жрущей глотке, как тысячи зубов-крючьев впивались в добычу, вырывая из нее кровоточащие куски, как струи крови высасывались ползающими среди этих крючьев червями, отчего их тела раздувались, чернели, они отрывались от кровоточащих ран и мощными глотками пропихивались куда-то внутрь пасти вслед за кусками человечины.

Копхунд вновь сидел на своем месте и все так же что-то выкусывал между пальцев. Перепачканные в крови губы растягивала довольная ухмылка.

Тощая девочка потрепала тварь по загривку, отчего та довольно заурчала. Ребенок спустился с трапа, зажмурил глаза, упал на колени, ужасно выгнулся назад, словно пытаясь достать до палубы головой, и вытянул вперед руки. Маленький рот разинулся – ни дать, ни взять – птенец, требующий свою долю корма.

– Вдали от бурь бушующих над ним во тьме пучин, под бездной вышних вод извечным сном, безмолвным и глухим спит Кракен крепко, – внезапно ясным голосом сказал Кронштейн.

Копхунд повернул в его сторону башку, но механик оставался неподвижным, привалившись к переборке. Кровь с журчанием вытекала из громадной прорехи на месте левого плеча.

– Редкий луч блеснёт в бездонной глубине, укрыта плоть боков, гигантских губок вечною бронёй, и смотрит вверх на слабый свет дневной из многих потаённых уголков, раскинув чутко сеть живых ветвей полипов исполинских хищный лес…

– Прекрати, – прохрипела Флекиг. – Прекрати, – она сползла на палубу, ухватилась за решетки дренажа и подтянулась. – Тварь, маленькая, гадкая тварь, – широкая черная полоса тянулась тянулась за ней.

Сворден напрягся, но стеклистая масса не отпускала, липкие плети сильнее стиснули тело, растянули руки и ноги. В каждое колено вгрызлось по сверлу – большому, ржавому сверлу, они нехотя крутились от работающего с перебоями мотора. Сворден закричал, но в разинутый рот немедленно втиснули что-то настолько стылое и мерзкое, отчего дыхание перехватило, и тело скрутил приступ отчаянного удушья.

Слезы заливали глаза, но никакие мучения не могли затмить картину происходящего. Она рождалась в голове, всплывая из черной бездны изуродованной памяти неясной тенью, обретая плоть в промозглом чреве проржавелого дасбута.

Коленопреклоненный ребенок, который протягивал в мольбе руки, внезапно оборачивался не менее жуткой тварью, чем ее большеголовый сопровождающий. Дитя жадно заглатывало полупереваренную кровавую жижу, что стекала из возникшего ниоткуда хобота.

Ползущая, истекающая кровью Флекиг, содрогалась не от боли, но от сладострастных мук, пронзающих искалеченное тело, заставляя вновь и вновь цепляться за палубу, сдирая ногти и кожу, превращая пальцы в кровоточащие обрубки. Жертвенная агония обращалась в бесстыдство наслаждения.

И даже лишенный рук полумертвец ухитрялся бессовестно залезть в потаенные глубины памяти Свордена, чтобы вырвать оттуда:

– Он спит давно, морских огромных змей во сне глотая, но дождётся дня, наступит час последнего огня и в мир людей и жителей небес впервые он всплывёт – за гибелью своей…

Копхунд поднялся, подошел к девочке, толкнул ее лапой в спину, заставив встать на четвереньки. Длинный язык прошелся по выступающему позвоночнику и ребрам. Копхунд надвинулся, прижался брюхом к тощему тельцу и принялся совокупляться.

– Господин Ферц! Господин Ферц! – в дверь каюты стучались.

Ферц потер глаза. От бессонной ночи в них будто снега насыпали. Хотелось зевнуть и потянуться. Потянуться и зевнуть.

– Господин Ферц!

– Кехертфлакш! – пробормотал во сне Канерлак, нащупал стоящий на столе ботинок и запустил им, не просыпаясь, в дверь. Движения были отработаны до совершенства и не требовали пробуждения. Если бы вестовой на свою беду отодвинул дверь и заглянул в каюту господ офицеров, то ботинок угодил бы ему в голову.

Ферц сел на койке и пошевелил пальцами ног. Нащупал бутылку, понюхал и сделал глоток. Вестовой не унимался.

В каюте царил обычный разгром. Скудный свет налип грязной пленкой на скомканной одежде и постельном белье, на разбросанных и растерзанных чьей-то пьяной рукой журналах и книжках пахабного содержания, на тарелках с недоеденной дрянью с камбуза, чью команду еще вчера заочно приговорили к мучительным пыткам и медленному расчленению, на упаковках с пайком, таким сухим, что вставал поперек горла, а малейший глоток воды немедленно превращал его в стремительно разбухающую в желудке клейкую массу, что, в общем-то, и спасло коков от немедленного растерзания, но обрекло интенданта на еще более жуткие пытки. Сухим пайком же.

С верхней полки возникла лохматая голова:

– Ферц, это вроде тебя.

– Слышу, слышу, – пробормотал Ферц и прикрикнул в сторону двери:

– Уймись! Сейчас выйду.

Вестовой затих, только слышалось поскрипывание сапог, когда он переминался с ноги на ногу.

Цоцинелл потянулся к бутылке, сделал глоток, пролил часть на Ферца.

– Что с интендантом?

– Это случилось уже без меня, – сказал Ферц.

Цоцинелл повозился, зашуршал бумагами, которые держал под подушкой, выругался.

– Одного бланка не хватает!

Ферц натянул ботинки, зашнуровал.

– Проверь пистолет, – жалобно попросил Цоцинелл. – И у Канерлака проверь, а?

Ферц проверил. Чисто. Обоймы полны.

– Значит, мы его не расстреляли, – сделал глубокомысленное заключение Цоцинелл. – Неужели в пыточную запихали?

– Кишка тонка, – сказал Ферц. Мундир оказался мятым. Кто-то использовал его как подушку.

– А?

– Кишка тонка у вас против интенданта, говорю. Такую крысу за хвост не схватишь.

Цоцинелл спустился вниз с вместилищем документов и принялся раскладывать бумажки на койке Ферца.

– Контрразведка, – покачал тот головой, пристегнул кортик. – Радуга в сапогах. Крысы штабные, а не радуга.

Цоцинелл невидяще смотрел на Ферца, шевеля губами, видимо пересчитывая бланки строгой отчетности.

– Без бумажки и прыщ не сковырнем. А еще пайком недовольны, – пистолет в кобуру. – Что выслужили, тем и кормят.

– Точно, одного не хватает, – Цоцинелл пнул храпящего Канерлака. – Эй, чучело, куда бланк дел?!

Кобура не застегивалась. Ферц вытащил пистоле. Внутри обнаружилась скомканная бумажка.

Цоцинелл отложил вместилище и крепко ухватился за шиворот Канерлака: