– Не менее странный вопрос, фрегат-капитан! – доктор попыталась возмутиться, но… как-то не очень уверенно и убедительно. – Вы же должны были читать мое личное дело. Как выпускница Императорского университета, я еще во время учебы прошла полный курс военно-полевой медицины у самого профессора Булочкина, после магистратуры была направлена в госпиталь Святой Заступницы…

А ведь в самом деле, подумал фон Хартманн, я же, идиот эдакий, действительно читал её дело. И звоночек, нет, ревун боевой тревоги должен был завопить уже тогда. Все же на поверхности, надо было лишь немного включить голову…

– Я действительно читал ваше дело, – произнес он вслух. – Отличный послужной список, прекрасные отзывы коллег… да и университет вы окончили «с бантом», подозреваю, для женщины это еще более непросто. Но я не увидел там главного: хоть какой-то практики работы судовым врачом, хотя бы на торговом судне, не говоря уж о корабле. Вы в своем госпитале хоть раз имели дело с теми, кого только что вытащили на борт? После торпедирования, обгорелых, как головешка, или наглотавшихся мазута? Знаете, чем различаются снаряды «тип 7» и «тип 9» стандартной корабельной пятидюймовки Конфедерации?

Харуми медленно качнула головой,

– Да, вижу, что не знаете. «Тип 7» – это фугасный «военного времени», с начинкой из тринитрофенола, при взрыве дает уйму ядовитых газов и вихрь осколков. Однажды на моих глазах из матроса вынули три десятка этой мелкой дряни, причем врач выискивал только самые крупные. По сравнению с «семеркой», «тип 9» сама гуманность. Полубронебойный, снаряжен тринитротолуолом, осколки сравнительно крупные, так что и раненых практически не бывает… Когда в человека на большой скорости прилетает кусок зазубренной стали, он после этого если живет, то плохо и недолго, пока кровь не вытечет.

Фраза получилась длинная, и за это время доктор Харуми успела немного собраться с мыслями.

– Я по-прежнему не понимаю, к чему вы все это рассказываете, фрегат-капитан, – холодно сообщила она. – Может… предположим, я не имею такого богатого опыта, как вам бы хотелось. Но я врач, и, поверьте, видом крови меня не напугаешь.

– Что вы врач, я верю. Меня интересует, какой вы врач?

– Я все еще не пони…

– Лейтенант медицинской службы флота! – повысил голос фон Хартманн. – По какому профилю вы заканчивали университет? Что стояло у вас в дипломе?

– Я… – Харуми судорожно сглотнула, – не желаю отвечать на этот исключительно хамский вопрос.

– Как пожелаете, доктор, – улыбнулся фрегат-капитан. – В таком случае я просто запрошу нужную информацию по радио.

– Вы не посмеете…

– Посмею, посмею. Вы же тоже наверняка читали мое дело, медицинскую его часть. У меня там в анамнезе много всякого разного, но вот в отсутствии решительности еще не один служитель Гиппократа не заподозрил. Так что будет играть в оскорбленную невинность или… Кто вы, доктор Харуми?

– Громче, пожалуйста.

– Гинеколог…

То, как Харуми произнесла это слово, должно было заставить змей с её петличек сдохнуть в корчах, весело подумал Ярослав. Не от яда, так от зависти. Что ж, одна мина в заграждении обнаружена. Осталось еще полсотни.

– Учитывая состав нашего экипажа, в чем-то даже логично, не так ли? Хотя обычно логика и кадровый отдел Адмиралтейства существуют в разных измерениях. И, доктор… не надо на меня смотреть, словно вы собираетесь мне в горло вцепиться. Во-первых, я невкусный, во-вторых, повода нет. У меня на третьей лодке доктор вообще изначально был урологом… Причем его-то знания оказались как нельзя кстати, со всей бригады к нему страдальцы бегали. А на первой лодке врача не было вообще, только электрик с фельдшерскими курсами. Так что расслабьтесь, ничего страшного не слу…

Договорить фразу Ярославу не позволил глухой рёв из носовой части подводной лодки. Следом раздался металлический грохот, чей-то отчаянный визг… и запоздалый вой сирены!

К этому моменту Ярослав был уже в коридоре, пробегая, точнее, прорываясь через мешанину тел и приборов к центральному отсеку. Сирена продолжала выть, вдобавок воздух стремительно насыщался какой-то мутной взвесью… с характерным запахом!

– Срочное погружение! – расслышал он сквозь вой срывающийся от волнения голосок Анны-Марии. – Задраить люки, кормовые рули…

– Отставить погружение! – заорал фон Хартманн в проем люка. – Продуть балласт! Вентиляторы на полную мощность! Вахтенный офицер, бегом в носовой отсек, выясняйте, что за хрень они учинили с гальюном.

Миг спустя он получил чувствительный удар в бок чем-то круглым и твердым. В медицинской сумке доктора Харуми, протиснувшейся мимо командира с целеустремленностью и грацией учуявшего желуди кабана, явно были то ли гантели, то ли ручные бомбы.

Фрегат-капитан улыбнулся ей вслед, потёр ноющий бок и снова принюхался. «Аромат» отхожего места никуда не пропал, наоборот, за прошедшие секунды он стал заметно сильнее. Зато к нему не примешивалось запаха хлора – значит, аккумуляторные ямы не затоплены, и еще поживем.

Анна-Мария вернулась минут через пять, волоча за собой на буксире хлюпающую носом девчушку в мокрой и грязной форме, с замотанной бинтом головой. Вроде бы одна из торпедисток, припомнил фрегат-капитан, хотя сейчас это чудо даже мать родная вряд ли признает.

– Вот она! – Обличительный пафос восклицания Тер-Симонян был заметно смазан. Чтобы вытолкнуть виновницу случившегося вперед, ей самой пришлось вжаться между маховиками балластных цистерн.

Девчушка в очередной раз всхлипнула и попыталась вытянуться, затравленно глядя на Ярослава. Хотя фон Хартманн сидел на пуфике, глаза у них были примерно на одном уровне.

– Я-я просто… а оно как…

– Другие жертвы и разрушения имеются? – через голову юной диверсантки осведомился фрегат-капитан.

– Носовой гальюн выведен из строя на неопределенный срок! – четко и громко доложила Тер-Симонян. – Второй отсек нуждается в тщательной отмывке… и дезинфекции. Пострадавших физически, кроме матроса Шигин, первичным осмотром не выявлено.

– Зато много пострадавших морально, – добавила навигатор, с момента катастрофы пытавшаяся дышать через обильно смоченный духами платок.

– Даже так? – с демонстративной заинтересованностью переспросил фон Хартманн. – Хм… какая там глубина в нашем районе? Девяносто саженей? Надо бы провести внеплановое учение… Лечь на грунт часов на десять-двенадцать, полная тишина в отсеках, никакого хождения… особенно по всей лодке… к кормовому гальюну.

Он был уверен, что громкая связь выключена. Однако «полный неизбывной тоски», как любили писать в старинных книгах, стон донесся и с носа, и с кормы.

* * *

…Они все ошибались. Каждый. Они все ошибались изначально. Не так уж и сильно, но в нашем деле не требуется ошибаться сильно, чтобы тебя убило. Да, никто из этих лётчиков не погиб в бою. Только после.

Их всех погубила недостаточная лётная подготовка.

«Эвондть оно как», учебный фильм ударных полусотен войска морского, лента первая