Как-то в субботу я проверил качество пищи, сделал запись в журнал и пошел в баню. Баня была рядом со зданием батальона. Хорошая баня, с горячей и холодной водой. Вы скажете, не бывает бани без горячей воды? Еще как бывает! Я в такой бане в Хабаровске полтора месяца мылся. Сказать, что бодрит – ничего не сказать. Еще повезло, что это весна и начало лета. А здесь все было как надо!

Я намылил голову и только собрался смыть пену, как услышал крик:

– Товарищ сержант, товарищ сержант!

Я смахнул пену.

– Чего ты кричишь?

Передо мной стоял испуганный боец. Узбек. От страха он что-то быстро-быстро говорил на своем языке. Я его остановил:

– По-русски говори, что случилось?

– Там батальон умирает!

– Кто умирает?

– Батальон умирает! Столовая! Батальон умирает!

Первая мысль: отравились что ли? Нет, не может быть, вроде все проверил, продукты свежие, да и повар давно толковый назначен.

Я как был в мыле, так и побежал в столовую батальона, на ходу натягивая гимнастерку. Забежав в столовую, увидел, что один солдатик катается по полу, а остальные с ужасом смотрят на него. Он крутился винтом и кричал. Я не узнал этого солдатика. Как так? Всех знаю, а этот какой-то незнакомый. Только потом понял, что это боль так исказила его лицо, а при росте 192 сантиметра он от боли уменьшился настолько, что и представить нельзя, как же он хотел спрятаться от этой ужасной боли! Я прижал его к полу, оторвал руки от живота, задрал гимнастерку и приложил ладони. Живот был как доска. Тааак, кинжальная боль. Похоже на прободную язву желудка. «Быстро дайте лед!» Я приложил лед к его животу. У парня начинался болевой шок.

По всем законам, до выставления диагноза обезболивать нельзя, чтобы не смазать картину симптоматики, но до ближайшего госпиталя 200 километров, а делать полостную операцию я не решусь. Только в крайнем случае, и я не хотел, чтобы этот случай наступил. А он наступал у меня на глазах. Сомнений в диагнозе не было: практика на скорой даром не прошла, нечто подобное я уже встречал. Времени в обрез, шок надо убрать, а там разберусь что и как. Я вколол ему промедол из шприц-тюбика прямо через ткань галифе. Попросил бойцов подержать больного, а сам побежал за капельницей. Тогда не было ничего одноразового, но у меня был стерильный комплект и банка изотонического раствора. Настроив систему, я ввел иглу в вену. Дежурный офицер спросил:

– Что будем делать?

– Вызывай вертушку, вариантов нет, здесь только операция. Похоже на перфорацию стенки желудка. Если она не прикрыта сальником, я его не спасу – начнется перитонит. Офицер побежал куда-то звонить, а я остался с бойцом. Парень затих. Боль ушла, но я понимал, что времени у меня совсем-совсем мало. Офицер вернулся:

– Вертушки не будет – нет погоды.

Он уставился на меня. Ох уж эти офицеры! Не дай бог война, подумал я.

– Тормози любой поезд, лучше товарный, и чтоб ему зеленый дали до Могочи!

Поезд был рядом, товарный, длинный. Мы погрузились в заднюю кабину локомотива и поехали на восток. Лед на животе растаял, раствор закончился. Я выставил свою руку в окно, остудил ее до онемения и положил на живот бойцу. Так мы и ехали: я периодически остужал свою руку и держал на его животе. Я представлял, что это не рука, а кусок нетающего льда, холод от которого замораживал парня до самого позвоночника. При этом волей или не волей, мой позвоночник тоже промораживался. А вот это напрасно, нет у меня на это времени. Поезд шел медленно, на том участке дороги был серпантин, и я постоянно видел в окне часть состава. В какой-то момент поезд просто встал. Он забуксовал на рельсах, и машинист вышел с ведром и посыпал рельсы песком. Тот песок, что был в специальных емкостях перед колесными парами от мороза превратился в несыпучую глыбу, и машинисту пришлось отсыпать метров тридцать полотна вручную. Я его торопил, а он и сам понимал, что вопрос серьезней просто некуда. Мы подъехали к мосту перед станцией на красный семафор и встали.

– Надолго?

– Не знаю, там несколько поездов маневрируют.

Давление у парня в ноль. Вытаскиваю его из локомотива, гружу на себя и тащу по мосту. Идти с этим длинным парнем на плечах было крайне неудобно, надо не промазать мимо шпал, а внизу пропасть и слышно шум реки, которая даже в такие морозы никогда не замерзает. Я протащил его через мост, там меня ждала машина скорой помощи, и мы поехали в госпиталь.

Я сидел в холле хирургического отделения и ждал. Спать не мог: так устал, что сон никак не шел. Я согрелся, и только рука все еще была огромным айсбергом. Вышел дежурный хирург, капитан медслужбы.

– Живучий у тебя пациент попался! Сколько ты его сюда тащил?

– С момента пенетрации – пять часов.

– Не может быть! Но повезло парню, повезло: дырка сальником была прикрыта. Ты там разберись у себя, с чего это боец язву заработал.

– Разберусь, обязательно разберусь, дай только до дома доехать.

Меня отпустило. Назад я ехал на пассажирском «Владивосток – Москва». Попросил проводницу разбудить меня за 5 минут до остановки, залез на вторую полку плацкарта и уснул. Вокруг был лед, и моя рука страшно мерзла.

По прибытии в батальон, я доложил командиру обстановку, а сам пошел в медпункт. Мне вдруг стало плохо, я присел на кровать и потерял сознание. Пришел в себя от того, что кто-то меня бил по щекам. Это был мой армейский дружок – узнал, что я вернулся, и решил проведать. Он обнаружил меня в полусидячем положении, бледным и практически не дышащим. Сначала он подумал, что я сплю, но потом сообразил, что я без сознания, и достаточно сильно влепил мне по щеке. Я очнулся, слабость была дичайшая и сильнейшая боль в спине. Ощущение, что в позвоночнике какое-то отверстие, и из него уходят силы. Я попытался повернуться и вновь потерял сознание. Товарищ сунул мне под нос нашатырь, я пришел в себя, стараясь не шевелиться: похоже, пока тащил парня, сместился межпозвоночный диск. Сказал другу, какой препарат надо найти, как развести, и велел сделать укол. Он умел делать уколы собакам, поскольку был инструктором служебно-розыскной собаки. А я был его первым человеческим пациентом. Руки у него дрожали, но виду он не подавал.

Я проболел ровно десять дней и терял в день по полкилограмма веса. Я ничего не ел, только пил. И спал. Все дни и ночи напролет мне снились кошмары и лед. Лед до горизонта, лед вокруг меня. И я никак не мог согреться. Я искал способ выздороветь и нашел его: попросил друга налить мне спирта и насыпать в него молотого черного или красного перца и найти пару стеариновых свечек.

– А тебе можно? Состояние-то не очень.

– Лед надо растопить – по-другому никак!

Я выпил двести граммов спирта с перцем и уставился на горящие свечи. Я тянул это пламя на себя. Наконец пламя внутри меня пересилило, и я уснул. Уснул, и лед мне больше не снился. Утром проснулся абсолютно здоровым, но крайне страшным из-за своей резкой худобы. Восстановился я быстро. И тут же занялся поиском причин прободной язвы желудка у того самого бойца. Причина была элементарной. Солдат был водителем. Он заправлял машину бензином из 200-литровой бочки, предварительно переливая бензин из бочки в канистру: опустил в бочку шланг и принялся отсасывать воздух, чтобы создать отрицательное давление и, по принципу сообщающихся сосудов, перелить топливо в канистру. Но не рассчитал момент и проглотил приличную порцию ядовитого этилированного бензина. И все.