Теперь наместник мог воплощать в жизнь свои планы и формировать новую систему управления, которую уже тщательно продумал. И эта система коренным образом отличалась от тех, которые пытались внедрить его предшественники. Его собственный народ, более не раздираемый интригами бывших правителей, должно быть, был благодарен ему за относительное спокойствие и безопасность и за разумное управление страной. Новое отношение к татарским и персидским ханам было лучше приспособлено к их наполовину варварскому менталитету, чем тактика кнута и пряника, к которой они привыкли. «Страх и жадность – это две вещи, которые лежат в основе всего происходящего здесь, – писал Цицианов Александру I. – Эти люди понимают только силу, а их правители – храбрость и деньги, на которые можно нанять себе в войска дагестанцев. Именно поэтому я предпочитаю новую систему управления страной, и вместо того, чтобы платить дань местным правителям в виде субсидий и подарков, чтобы смягчить манеры горцев, я намереваюсь заставить их самих платить эту дань». Его заявления и письма, адресованные местным ханам, были выдержаны в жестком стиле. «Разумно ли, – пишет он, – если вдруг муха захочет вступить в переговоры с орлом? Одна ваша пуля не убьет и пяти человек, а вот одна моя пушка сметает с лица земли 30 человек за один раз». Отказ свободного племени джаро-белоканов выдать нескольких грузинских принцев, нашедших там убежище, послужил поводом для военной экспедиции, завершившейся аннексией их территории. Это до некоторой степени гарантировало Грузии безопасность от набегов дагестанских горцев. Суровое наказание, которому подверглись те из них, которые поселились недалеко от Ахалциха, сдерживало их в течение следующего года, когда они были разоружены и отправлены назад в свои родные крепости, – однако до этого они умудрились нанести серьезное поражение, полностью уничтожив один из русских отрядов. После этого Западная Грузия могла вздохнуть спокойнее, и следующим шагом Цицианова стало присоединение Мингрелии, которая была провозглашена свободной от турецкого господства Кючук-Кайнарджийским договором. Однако Поти, ключ ко всему этому региону, оставался в руках Турции и был основным центром торговли рабами, большинство из которых были мингрелами. С другой стороны, правители Имеретин находились в состоянии постоянной вражды со своими западными братьями, и, наконец, без сомнения подстрекаемый самим Цициановым, правитель мингрелов обратился к России за помощью, и Мингрелия была официально объявлена российской провинцией. Теперь Имеретия оказалась в изоляции, окруженная со всех сторон Россией, а потому не могла даже надеяться сохранить независимость. Царь Соломон подчинился неизбежному, и его царство также было присоединено к России 25 апреля 1804 года. Так древняя иверийская монархия, разделенная на несколько частей по завещанию грузинского царя Александра I, была наконец воссоединена под скипетром русского царя Александра I. Теперь его владения в Закавказье простирались от моря до моря, хотя Баку все еще сохранял независимость. Эти успехи, скорее дипломатические, чем военные, повлекли, однако, серьезные проблемы. Османская Порта с опаской смотрела на поглощение христианских государств своим извечным противником. А русская экспедиция в Абхазию, в ходе которой турецкий порт Анаклия перешел во владение России (правда, Цицианов поспешил дезавуировать это объявление и даже принес извинения Турции), переполнила чашу терпения турецких властей и в конечном итоге привела в 1807 году к еще одной из длинной череды Русско-турецких войн.

В это же время русский главнокомандующий продолжал свою агрессивную политику за счет персидских и татарских ханов. Так, Гянджа, под предлогом того, что со времен Тамары она, по сути, принадлежала Грузии, хотя и давно уже потеряла связь с этой страной из-за слабости ее правителей, была оккупирована русскими войсками, а ее столица пала после месячной осады (это произошло 2 января 1804 года). Джават-хан был убит, а его ханство присоединено к России. «500 татар заперлись в мечети, вероятно желая сдаться, но какой-то армянин сказал солдатам, что среди них есть несколько дагестанцев. Это стало для татар смертным приговором, поскольку велико было негодование войск Вашего Величества по отношению к этому народу, который совершал регулярные набеги в Грузию и вообще жил за счет разбоя»[32].

Однако женщин убивать не стали – редкий случай в Кавказской войне, и это было сделано благодаря Цицианову.

В знак своей решимости навсегда закрепить власть России над Гянджой он переименовал город в Елизаветполь.

Однако, хотя экспедициям, возглавляемым лично Цициановым, сопутствовал успех, один из его храбрейших сподвижников генерал Гуляков был убит, а его войска вынуждены отступить под натиском джаро-белоканов. Гневу главнокомандующего не было предела. Он писал повстанцам: «В моих венах кровь закипает, как вода в чайнике, и все во мне дрожит от ярости». А их союзнику султану Элису он написал так: «Бессовестный султан с душой перса – и ты все еще осмеливаешься писать мне! У тебя душа ужа, а ум – осла, и ты еще надеешься обмануть меня своими пышными и сладкими фразами. Знай же, что, пока ты не станешь верным подданным моего императора, я буду желать омыть свои сапоги в твоей крови». Остальные его послания были выдержаны в том же духе. Дальнейшие события показали, что он хорошо знал характер местных жителей. Элису, Самух и джаро-белоканы принесли клятву верности России и были вынуждены платить дань. «Наш князь, – говорил Карягин, – творит музыку бомб и пуль и заставляет любого хана плясать под свою дудку».

Однако политика Цицианова имела один существенный недостаток. Если бы дело касалось только местных князьков, то его методы (мы здесь не говорим о моральной стороне вопроса) были бы безупречны, а успех – безграничен. Однако две мусульманские державы не могли не встревожиться быстрыми достижениями России, более того, шах все еще считал Гянджу и другие ханства своими вассалами, пусть его власть там и была призрачной. Таким образом, Турция на западе и Персия на востоке скоро убедились, что война с Россией неизбежна. В 1804 году Цицианов с 10 000 солдат и 20 пушками двинулся на Эривань, еще одно номинально независимое ханство, которому в то время угрожала персидская армия, однако на сей раз ему не удалось одержать победу. Персидское войско под управлением Аббас-Мирзы, наследника трона (30 000 человек и 6 пушек) было разбито 7 июня 1804 года; после этого серия блестящих побед прославила имена Портнягина, Монтрезора и других. Однако Эривань держалась, а сырая осень, затруднявшая транспортное сообщение, вынудила русских снять осаду и отойти в Грузию. После этого Эривань открыла ворота персам.

Цицианов возобновил свои дипломатические усилия, и ему удалось добиться подчинения Карабаха (столица – город Шуша) и Шекена (столица – Нуха). Персидская армия численностью 20 000 человек под командованием Аббас-Мирзы вошла сначала в Карабах, но не смогла преодолеть сопротивление горстки русских под командованием Карягина и Котляревского, чьи подвиги на полях сражения выглядят фантастическими. В течение трех недель они отражали натиск всей персидской армии, выиграли три локальных сражения, взяли несколько укреплений и, наконец, с маленьким отрядом всего в 100 человек прорвались к главнокомандующему, по приближении которого персы поспешно бежали. Сам Фетх-Али-шах, который с 40-тысячным войском пересек Арас, также счел за лучшее уйти без боя.