— Платье под цвет синяка жениха! — шепнула Татьяна Ляле.

Ляля прыснула, закрыла рот ладошкой и ткнула Татьяну кулачком в бок.

На самом деле в цвет платья был не синяк, а сама Рина — бледно-лиловая, с голубыми прожилками, она стояла перед зеркалом, а Кара ползала вокруг нее с булавками во рту. Ляля, как обычно, сидела у окна с чашечкой кофе и сигаретой. Татьяна пристроилась в углу.

— А цвэт! — говорила Кара, плюясь булавками. — Кто придумал этот цвэт! Зачем ей этот цвэт! Это не цвэт, это издевательство!

Рина бледнела еще больше, низко опускала голову, сутулилась.

— А ты в чем? — спросила у Татьяны Ляля.

— Ни в чем.

— А золотое?

Татьяна покачала головой. Ей не хотелось идти на эту свадьбу в своем заветном золотом. Казалось, она как-то оскорбит то, что случилось с ней несколько месяцев назад, если ее свадебное платье примет участие в том, что происходит сейчас между Риной и Ариком.

— Так что же тогда? Юбку с блузкой?

— Ничего. Не пойду, и все.

Сказав это, она испытала странное облегчение, будто остался позади визит к зубному врачу.

— Ну, это ты брось!

Ляля посмотрела на Кару. Кара посмотрела на Лялю. Потом метнулась к шкафу и вытащила кусок шелка. Шелк был черный, с тонкими контурами красных роз. Изнанка — красная, с тонкими черными контурами.

— Мало! — сказала Ляля.

— Ничего! Сделаем без рукавов. На черную сторону. И декольте. А на корсаж — красную розу.

— Розу не надо!

— Надо!

Татьяна засмеялась:

— Ваш вечный спор о розе!

Розу сделали. В этом черном платье без рукавов с красной розой на корсаже Татьяна была на свадьбе Рины и Арика самой красивой. Девушка из итальянского кино. Это все сказали. И Леонид, прищелкнувший от восхищения языком, когда она вышла из их комнатки, чтобы ехать за Риной. И Марья Семеновна, одобрительно покачавшая головой. И Капа, со знанием дела пропустившая ткань сквозь пальцы. И Шуры-Муры, прижавшие к одинаковой груди одинаковые ручки. И Арик, посмотревший на нее так, что холодок прошелся по позвоночнику. Татьяна отвернулась от него, как отворачивается голый человек, думая, что так никто не заметит его наготы. Ариков взгляд потом целый вечер ее преследовал. Татьяна краснела, злилась, пряталась за Леонида, но узкие губы улыбались, щурился коричневый круглый глаз, и Татьяна знала, что ей никуда не скрыться.

Когда приехали за Риной, чтобы везти ее в ЗАГС, она сидела на кровати, свесив тонкие бледные ноги в полуспущенных капроновых чулках.

— Ты что! — крикнула Ляля. — Не готова?!

Рина подняла лицо. Ляля задохнулась, проглотила готовые сорваться слова и кинулась к ней.

— Ты что?.. Ты что?.. Девочка моя!.. Кто тебя?.. Кто тебя обидел?.. — бормотала она, и Татьяна удивлялась, откуда у Ляли появились такие слова, да еще для Рины. Но Ляля прижимала к груди Ринину растрепанную голову, гладила мокрые щеки, целовала заплаканные глаза. Рина отворачивалась, прятала взгляд, молча указывала на дверь. За дверью распевалась Капа.

— Она… Она сказала, что я уродина. Особенно сейчас. Что я никому не нужна. Что он из жалости…

Рина зарыдала. Ляля бросилась к двери, выскочила в соседнюю комнату.

— А, Лялечка! — пропела Капа, сверкая идеально выточенной зубной коронкой. В длинном алом платье, с алым пером в золотистых волосах она, казалось, сошла со сцены театра оперетты.

«И страсти у нее опереточные», — внезапно подумала Ляля.

— А, Лялечка! Я думаю, сегодня очень подойдут русские романсы. Ты не знаешь, Изя заказал тапера? Совершенно некогда репетировать!

Ляля помолчала, развернулась и побежала обратно. В комнате Татьяна натягивала на бледно-зеленую Рину лиловое платье.

А свадьба получилась хорошая. Нет, правда. Просто очень. Стол ломился.

— Ешь! — говорил Леонид и совал Татьяне в рот ложку черной икры.

Черную икру она ела впервые. Здесь многое было впервые. Впервые в ресторане — не в кафе, не в мороженице, а в настоящем, с золоченой лепниной, бархатными портьерами, крахмальными официантами, багроволицым метродотелем, затянутым в такой же багровый форменный пиджак с черными атласными лацканами. Метродотель важно кивал и плавно поводил рукой, как артист балета Лавровский в роли принца Зигфрида в балете Петра Ильича Чайковского «Лебединое озеро». Поводил, стало быть, рукой, и гости послушно шли в указанном направлении. А там уже бегали официанты и обносили гостей самым шампанским шампанским в мире — советским полусладким. Гости шампанское пили и тут же кричали «Горько!», даже не успев сесть за стол. Арик одной рукой прижимал к себе Рину и, постреливая по сторонам круглыми коричневыми глазами, целовал в уголок рта. Рина краснела и в своем лиловом платье с голубыми прожилками казалась почти хорошенькой. И оркестр! Настоящий оркестр, пять человек, две скрипки, один контрабас, контрабас, впрочем, быстро напился и сошел с дистанции, но и без него получалось неплохо. И подарок. Татьяна впервые выбирала подарок сама, на правах замужней, между прочим, женщины, самостоятельно решающей, что, кому и почем дарить. Марья Семеновна, правда, проконтролировала, но это не считается, потому что в магазин ходили сами, и присматривали сами, и долго советовались, стоя у прилавка, и сомневались, и почти разругались, и Леонид крикнул: «Не собираюсь участвовать в ваших бабских затеях!» — а Миша махнул рукой и ушел домой, но деньги из кармана доставали сами и, наконец, купили — чудный кофейный сервизик с вазочкой для цветов, полосатый — полосочка желтая, полосочка красная, полосочка черная. Прелесть! Прелесть!

Когда съели закуску, Капа исполнила «Утро туманное», «Я ехала домой» и «Нет, не любил он» («Актуально!» — меланхолично заметила Ляля и отправила в рот кусок копченой лососинки), а оркестр заиграл первый вальс, Арик торжественно вывел Рину на середину зала и крутанул пару раз. Потом так же торжественно отвел на место, усадил и больше не подходил. Маргоша в своем белом платье с красными цветами сидела на месте свидетельницы и смеялась всеми своими ямочками.

— А мы потанцуем! — крикнула она. — Правда, Витенька?

Витенька кивнул, важно поднялся, прошел, крутя попкой, мимо Маргоши в дальний конец стола и склонился над Аллой.

— Позвольте на тур вальса, — сказал он почему-то на «вы» несвойственным ему басом и кашлянул.

Алла оглянулась на тетю Лину. Тетя Лина кивнула. Алла пошла на тур вальса. Маргоша поперхнулась улыбкой. Кудряшки ее опали, как опадают уши у обиженной собаки. Она смотрела, как Витенька виляет круглой попкой, ведя Аллу по кругу и шепча что-то ей на ухо, и глаза ее наливались слезами. Рина тоже смотрела на Витеньку. Слегка улыбнувшись, она Наклонилась к Маргоше, бросила пару тихих слов и кивнула на Витеньку, мол, смотри, а твой-то, твой… Маргоша вскочила и, прижимая к губам платок, выбежала из зала.