плеча, и которого я уложу с одного удара на лопатки, решает судьбы людей по щелчку пальцев. Его боятся и уважают, к его мнению прислушиваются и приходят за советом. И не дай Бог вызвать гнев Валерия Павловича. Тогда даже девять жизней и молитва всем богам вас не спасут от жестокой расправы.

Мужчина расхохотался.

– Неожиданно и смело. Как, говоришь, тебя зовут?

– Лев.

– Что ж, Лев, теперь ты – единственный, перед кем Грач в долгу. А я о долгах не забываю. Ты можешь в любое время и по любому вопросу обратиться, я помогу. Сделаю все возможное и невозможное. Сын – единственное важное и имеющее значение для меня в этой сраной жизни. Тема – поздний ребенок. Мать его умерла в родах, кроме друг друга у нас никого и нет, – неожиданно разоткровенничался авторитет.

– Вы мне ничего не должны, Валерий Павлович. Лечить и спасать людей – моя работа.

– Хорошая у тебя работа, Лев. Достойная. Но ты все же визиточку-то сохрани. Никогда не знаешь, когда фортуна повернется к тебе жопой, – и снова расхохотался собственной шутке. – И тогда тебе Грач сможет помочь, – и протягивает руку. Жму ее, киваю на прощание и иду к своей машине, не оглядываясь, затылком ощущая, как сверлит Валерий Павлович меня своим холодным внимательным взглядом.

Глава 7

Лев

Сажусь в машину и прикуриваю сигарету. Пора бы бросать, с моим образом и графиком жизни так сердце посадить недолго. Выпускаю дым и снова кручу в руках визитку. Честно говоря, я в ахуе, что мне должен сам Грач. Кому расскажу, не поверят. Поэтому лучше молчать о таком знакомстве с «сильным мира сего». И самое главное, чтобы Арсений не узнал, что я спас сына Грачева, потому что, голову даю на отсечение, мой партнер будет в бешенстве, когда узнает, что я позволил самому Грачеву уехать на обычной «скорой», а не приволок его в нашу клинику, пообещав лучший в городе сервис и прочее, прочее. Кстати, об Арсении.

Беру телефон и, как и предполагалось, вижу там десятки пропущенных от администратора, от медсестры и, конечно же, от Арсения. Последний мне и нужен. Набираю его, попутно закидывая визитку в бардачок. Выкинуть все же рука не поднялась – такими контактами не разбрасываются.

– Где тебя, мать твою, черти носят?! – сразу же раздается ор «напарника», стоило мне нажать клавишу вызова.

– И тебе спасибо, твоими молитвами, Михалыч, – спокойно отвечаю я, глубоко затягиваясь. – Не ори, просто возникли непредвиденные обстоятельства.

– Непредвиденные обстоятельства?! Твоя смерть может быть единственным непредвиденным обстоятельством! Ты что, до сих пор не понимаешь, кто ложится в клинику?! Какие это люди?!

– Самые обычные. У них одна голова, две руки и две ноги. И поверь моему врачебному опыту, внутри у них все то же самое, что и у обычных смертных. Даже дерьма столько же, как ни странно, – продолжаю бесить Арсения. – И раз уж мы заговорили о пациентах. Операцию второго, который запланирован на после обеда перенеси еще на два часа. А лучше вообще на завтра.

– Да ты в конец охерел, Ворошинский! – беснуется Арсений. – Как я скажу такое Константину Николаевичу?! Ты представляешь…

– Нет, не представляю. Хватит стонать, как баба, Арсений. В конце концов, в нашей клинике ты отвечаешь за связи с общественностью, вот и займись работой. А меня все эти мелочи не должны беспокоить. Все. Скоро буду.

Отключаюсь, выбрасываю окурок в окно, попутно осматривая себя. Да уж вид у меня тот еще. Хорошо, что у меня есть привычка держать в кабинете запасной комплект одежды. Завожу мотор и резко трогаюсь с места: надо поторопиться, если не хочу ночевать сегодня в клинике. А я не хочу, потому что дома меня ждут уют, домашние пироги и маленькая девочка с огромными голубыми глазами.

День пролетает незаметно. Слава богу, операции проходят успешно, как по учебнику. Если бы Сеня еще не нудел, день можно было бы считать идеальным.

Вообще в последнее время мой партнер мне очень не нравится: у него разговоры лишь о деньгах, деньгах и еще раз двадцать о деньгах. И все чаще его предложения были одно безумнее другого. Причем в самом плохом смысле. В самом начале я очень жалел и злился, что мы с Арсением договорились, что все истории болезни будут проходить через меня, и ни одна операция не будет проведена без моего ведома. Я хотел только оперировать, лечить людей, пусть даже и из криминальных кругов. Медицина – моя жена и любовница в одном лице, которой я никогда не изменю. Похоже, она навсегда останется номер один в моей жизни.

Но сейчас я понимаю, что то решение, принятое несколько лет назад, было едва ли не самым здравым за всю мою карьеру. Потому что я являлся стоп-краном для Арсения и тем лицом, который поддерживал авторитет клиники.

– А я сказал, Сеня, что мы не будем ушивать влагалище жене депутата!! Для этого есть другие клиники, у нас немного иной профиль, забыл? Вот если она поучаствует в перестрелке, поножовщине, милости прошу, лично зашью все в лучшем виде. А вот этой хренью, что ты, не стесняясь, мне предлагаешь, я не занимаюсь!

– Ты что не слышал, какие они деньги предлагают?! Даже если мы пригласим врача из другой клиники, мы останемся в плюсе! Да и я, знаешь ли, не бессмертный, чтобы депутату в такой просьбе отказать!

– А почему бы им не пойти в ту клинику, где работает этот самый врач?! Я сказал нет, Сеня, и это не обсуждается. Я не буду подписывать никаких бумаг.

– Да потому что ни одна клиника в городе не гарантирует такой уровень конфиденциальности, как у нас! – продолжает распыляться партнер.

– А пришлый врач ее гарантирует? – спрашиваю спокойно, вешая свой медицинский костюм в шкаф.

– С теми деньгами, что платит депутат за милую интимную прихоть своей супруги, этот врач себе сам рот зашьет, – продолжает уговаривать Петренко, чем выводит меня из себя.

– Заткнись, Арсений. В конце концов, я забочусь о репутации клиники!

– Ты о ней не особо заботился, когда притащил ту бомжиху с пробитой башкой, – тут же задирает меня Сеня в ответ.

А я резко разворачиваюсь, хватаю его за грудки и хорошенько трясу пару раз, процедив сквозь зубы:

– Еще раз скажешь так пренебрежительно о моих пациентах, я тебе нос сломаю. И тебе придется побегать и поискать хорошего пластического хирурга, потому что я документы на твою операцию не подпишу, – с этими словами я