Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Очень мило с вашей стороны, что вы приложили столько усилий.
Марукакис махнул рукой:
— Чепуха, мой дорогой друг. Я же сказал, что меня это дело заинтересовало. Не хотите еще раз сходить в магазин? Там мы сможем спокойно побеседовать.
До конца трапезы журналист непрерывно болтал о положении скандинавских стран в ходе крупного европейского конфликта. Латимер стал мрачнеть, подобно убийце из своей книги.
— Возвращаясь к вашему Димитриосу, — наконец сказал грек, — мы сегодня совершим небольшую поездку.
— Что вы имеете в виду?
— Я говорил, что заведу новых друзей среди полицейских. Я сдержал слово, и есть результат: я знаю, где сейчас находится Ирана Превеза. Оказывается, она хорошо известна полиции.
Латимер почувствовал, что его сердце начинает биться быстрее.
— И где она?
— Отсюда пять минут ходу. Она владелица Nachtlokal, который зовется «Святая Дева Мария».
— Nachtlokal?
Марукакис ухмыльнулся:
— Ну, вы бы назвали это место ночным клубом.
— Понятно.
— У нее не всегда было свое дело. Много лет она работала либо сама по себе, либо на другие заведения. Но она постарела. У нее оказались сбережения, и она начала свое дело. Ей примерно пятьдесят, но выглядит моложе. Полиция к ней очень хорошо относится. Ирана Превеза обычно не встает раньше десяти вечера, и прежде чем попытать счастья, нам придется немного подождать. Вы прочитали ее описание Димитриоса? Никаких отличительных черт! Меня это даже рассмешило.
— Вам не пришло в голову поинтересоваться, откуда она знала, что его рост составлял точно сто восемьдесят два сантиметра?
Марукакис нахмурился:
— С чего бы?
— Не многие люди знают точно даже свой рост.
— И что вы думаете по этому поводу?
— Я считаю, что описание взято из второго досье.
— И что?
— Секундочку. Вы знаете, кто такой Вазов?
— Да, хотел вам рассказать. Я навел справки. Он был адвокатом.
— Был?
— Умер три года назад и оставил много денег. На них заявил свои права племянник, живущий в Бухаресте. Здесь у него близких не было. О чем вы задумались?
Латимер сконфуженно изложил свою теорию. Марукакис насупился.
— Может, вы и правы, — произнес он. — Даже не знаю. Доказать-то все равно невозможно. Кемаль всегда был настроен против дельцов, особенно международных. Он им не доверял, и не без причин: годами он не получал иностранных займов. А для коммерсанта это удар под дых. Не переживайте, мой друг. Ваша гипотеза хороша. Большой бизнес и прежде устраивал революции ради защиты собственных интересов. Когда-то он совершал их, как Некер Французскую революцию, во имя Свободы, Равенства и Братства. Теперь, когда у нас есть социализм, он вершит их во имя Закона, Порядка и Звона монет. Убийство? Если убийство принесет пользу, пойдут и на убийство. Не в Париже, конечно, не в Лондоне и не в Нью-Йорке. Конечно же, нет! И убийца не будет входить в совет директоров. Способ простой. «Как было бы хорошо, — скажет некто, — если бы такой-то, этот негодяй, сеющий разруху, эта угроза миру и процветанию, исчез». И все. Лишь желание, выраженное словами. Но выражено оно в присутствии человека, чья работа подобные вещи услышать и обратить на них внимание, дать указания и нести за них ответственность. То есть помочь смерти, не упоминая о способах.
Международному коммерсанту нужна удача, а если судьба слегка невнимательна, то следует подтолкнуть ее под локоток.
— Видимо, эта роль и отводилась Димитриосу!
— О нет, вряд ли. Самый главный толкатель локтя очень важная персона. Он знаком с людьми из высшего общества. Знаете, такой благовоспитанный малый с прекрасной женой и доходом от лучших ценных бумаг. Время от времени ему везет в каких-то темных сделках, но его друзья слишком хорошо воспитаны и не задают вопросов. У него есть иностранный орден, может, даже два, которые он надевает на полезные дипломатические приемы.
Грек внезапно стал раздражаться:
— Но он также знаком с людьми, подобными Димитриосу. Опасный класс, политические прихлебатели, жулики и соглядатаи, отбросы общества, покорно разлагающаяся масса из низших слоев. У них нет собственных политических взглядов. Отношения между людьми строятся исключительно на голом личном интересе. Они верят в выживание наиболее приспособленных, в силу зубов и когтей. Они делают деньги, наблюдая, как миром правит закон джунглей, а слабый гибнет, так и не став сильным. Такие, как они, есть везде. Их знает каждый город в мире. Они существуют, потому что большой бизнес в них нуждается. Большой бизнес, может, и проводит сделки на бумаге, но чернила, которыми он пользуется, — человеческая кровь!
С последним словом Марукакис стукнул кулаком по столу. Латимер, как англичанин, никогда не мог побороть отвращение к подобным разглагольствованиям и поэтому уткнулся в тарелку. В какой-то момент он подумал, а не сказать ли, что узнал пару фраз из «Манифеста Коммунистической партии». Но решил промолчать. В конце концов, этот грек очень ему помог.
— Это как-то слишком вычурно, — заметил он. — Не кажется ли вам, что вы слегка преувеличиваете?
Марукакис пристально посмотрел на него, а потом внезапно усмехнулся.
— Конечно, я преувеличил. Но если хочешь донести суть, иногда нужно приукрасить. И знаете, преувеличил я не так сильно, как вы могли подумать. Вокруг и правда есть такие люди.
— В самом деле?
— Один из них был в совете директоров «Евразийского кредитного треста». Его звали Антон Вазов.
— Вазов!
Грек радостно засмеялся:
— Я приберегал этот маленький сюрприз напоследок. Дарю, наслаждайтесь. «Евразийский кредитный трест» раньше не был зарегистрирован в Монако. И список директоров до 1926 года все еще существует. Если знать, где искать, с ним можно ознакомиться.
— Но, — пролепетал Латимер, — это же самое важное. Вы разве не понимаете, что…
Марукакис прервал его, попросив счет. Потом лукаво взглянул на Латимера.
— Знаете, — сказал он, — вы, англичане, такие надменные. Единственная нация в мире, которая верит, что имеет монополию на здравый смысл.
«Святая Дева Мария» располагалась в соответствии с какой-то сомнительной логикой на улице за церковью Свята неделя. Узкая наклонная улица была слабо освещена. На первый взгляд она казалась неестественно тихой. Но в тишине изредка слышался шелест музыки и смеха — шелест, который раздавался, когда открывалась одна из дверей, а потом снова стихал. Из какой-то двери появились двое мужчин, закурили и быстро направились прочь. Вдалеке слышались шаги другого человека, которые смолкли, когда их владелец вошел в один из домов.