— Старый Петерс.

— Зачем же ты, Старый Петерс, людей водой обливаешь?

— Это у меня шутка такая, — объяснил Старый Петерс. — Скучно мне тут, вот я и развлекаюсь.

— Дурацкие у тебя шутки, — говорит ему трактирщик. — А если тебе скучно, так не сидел бы в тине, а пришел бы ко мне в трактир, я тебе рюмочку поднесу.

— Ты что, приглашаешь меня?

— А почему бы и нет? Заходи, когда время будет. Только эти свои шутки ты оставь. Негоже людям одежду портить.

— Договорились, — сказал Старый Петерс.

Об этом происшествии трактирщик никому не рассказал. Мало ли — на смех поднимут, а он считался человеком трезвым, рассудительным. Однако через неделю-другую стали в поселке поговаривать, что по дороге теперь можно ходить без опаски. Вон сколько народу прошло, и все сухие.

А как-то поздно вечером, когда трактирщик уже собирался закрывать заведение, порог перешагнул крепкий высокий мужик в рыбацкой куртке и фуражке. Ни дать ни взять — шкипер.

— Ты меня обещал угостить, вот я и пришел, — сказал он, вываливая на прилавок большую рыбину.

— Старый Петерс? — вскинул бровь трактирщик.

— Я и есть.

Тут они сели, выпили, закусили. Слово за слово, разговорились так, что почти до утра и просидели. А перед самым рассветом Старый Петерс ушел.

Скоро о дружбе трактирщика с водяным знал весь поселок. Одни верили в это, другие с сомнением качали головами. Но обсуждали, как водится, на каждом углу. Дошло до того, что один отчаянный малый сам пошел к озеру и крикнул:

— Старый Петерс, ты здесь?

— Здесь, — отозвался Старый Петерс. — Где же мне еще быть?

— Завтра у моего сына крестины. Придешь?

— Приду, раз зовешь. Дело хорошее.

Счастливый отец всем рассказал, что на крестинах будет сам Старый Петерс. Но вот праздник в разгаре, а его нет. Народ, который сбежался на водяного посмотреть, потихоньку стал расходиться, посмеиваясь над хозяином. Тот и сам был не рад, что разболтался. Но в сумерки, после вечерней службы в церкви, в дом явился крепкий мужик, похожий на шкипера, с большой корзиной живой рыбы.

— Это мой подарок крестнику, — объявил он. Потом подошел к младенцу, посмотрел на него внимательно и поцеловал в лоб:

— Быть тебе рыбаком. Рыба станет сама ходить за твоими сетями.

Так оно после и было.

А в тот вечер Старый Петерс присоединился к компании празднующих и веселился со всеми до утра. Говорят, что шутки его были грубоваты, но рыбаки и сами народ не слишком утонченный, так что этого никто не замечал. С той ночи Старый Петерс стал душой всех праздников Росситтена. Тем более что с началом этой дружбы сети рыбаков никогда не пустовали.

Когда-то в поселке Росситтен на Куршской косе у самого залива стоял дуб. Никто не знал, сколько ему лет, но был он таким огромным, что рыбаки, возвращаясь домой, пользовались его издалека видной кроной как маяком. А в дубе было такое же старое, как он сам, дупло. Уходя в залив, каждый рыбак считал обязательным для себя бросить в него пфенниг — на удачу. Дуб редко подводил, и рыбаки Росситтена считались самыми удачливыми на косе. Но однажды кто-то из чужаков-туристов, во множестве появившихся в последние пару веков в тех местах, — выпилил в дубе дыру и выкрал из дупла деньги, накопившиеся за сотни лет. И дуб в ту же ночь засох. Чуть позже волны залива подмыли песок у его корней, он рухнул в воду, и та растворила его в себе без следа. А вместе с дубом и множество легенд и сказок Куршской косы, связанных с этим деревом.

Но эта история случилась у доброго старого дуба как раз в то время, когда он уже лежал поверженный, а волны еще не успели смыть его в воды залива, — оттого и запомнилась.

Герою нашего рассказа досталась от деда скрипка. Отец его на ней не играл по причине природной неспособности, а вот он быстро выучился управляться с инструментом и был желанным гостем на праздниках. А когда выпадало молодому человеку свободное от крестьянского труда время, он шел на берег залива к древнему дубу и там упражнялся в игре.

К концу лета, вечером, когда вода в заливе особенно теплая, он, как всегда, пришел со скрипкой к своему заветному месту и вдруг наткнулся на ворох зеленой одежды, будто сотканной из водных растений. За стеной камыша раздавался плеск и девичьи голоса. Скрипач подкрался, раздвинул высокие стебли тростника и увидел трех прекрасных девушек, резвящихся нагишом в воде. Неизвестно, сколько он так стоял, подглядывая, но одна заметила его, вскрикнула, и девушки бросились к берегу. Но скрипач успел первым схватить их одежды и затолкать себе под рубаху.

Раз уж начал игру, надо продолжать. И он изо всех сил делал вид, что не отдаст одежды, как бы его ни упрашивали. Выглядело это до того правдоподобно, что девушки, разозлившись, даже облили его водой. Тогда скрипач повернулся, будто собираясь уйти. Купальщицы выбежали на берег и вцепились в его рубаху. Вот тогда парень мог вволю налюбоваться на них. Но почему-то струхнул, хоть старался и не выказывать этого.

— Посмотри, — сказала одна из девушек. — Мы стоим перед тобой совсем голые, нам стыдно, так отдай же хоть накидки, чтобы мы могли прикрыться, а потом поговорим об остальном платье.

— Хорошо, — будто нехотя, согласился скрипач. На самом деле, он уже рад был прекратить игру. — Я отдам ваши накидки, только отойдите подальше.

— Это чья? — спросил скрипач, поднимая в руке накидку, после того как девушки отошли к воде.

— Моя, — сказала одна.

К изумлению скрипача, девушка, едва набросив накидку на плечи, обернулась большой рыбой и плюхнулась в воду. То же произошло и с другой купальщицей. Скрипач хотел отдать и последнюю накидку, но, взглянув девушке в глаза, был сражен их красотой и кротостью. Она была красивее остальных, и скрипач понял: вот оно — его счастье. И не смог отказаться от него. Он уже догадался, что главное в зеленой одежде — накидки, потому отдал красавице только платье, и она не смогла превратиться в рыбу. Молодой человек взял сирену за руку и повел домой через весь Росситтен. Рыбаки останавливались, пораженные ее красотой, а женщины удивленно разглядывали изумрудное платье.

Дома скрипач объявил родным, что привел жену. Переодел ее в обычное крестьянское платье, а зеленые одежды спрятал в сундук, повесив ключ от замка себе на шею.

С этого дня жизнь в доме резко изменилась. Коровы давали молока столько, что приходилось занимать посуду, пока не купили новую. В поле было больше картофеля, чем почвы, а зерно, никогда не родившееся на косе, приносило такие урожаи, что жители Росситтена уже не покупали муку на материке. Того, что давало одно хозяйство, хватало всему поселку.