«Ты поймешь, когда их унюхаешь. Ты же сыродел. Мы приучены чуять гниль, пусть даже другие ничего не замечают».

Она зажала нос пальцами и сразу же перестала чувствовать доверие к посетителю.

Он стоял на пристани. Рассмотреть очертания фигуры было трудно, и Неверфелл поняла, что лампа чем-то прикрыта. Человек отступил к стене, и Неверфелл похолодела, снова услышав металлический скрип рукоятки.

– Нет! – во все легкие завопила она. – Прекратите! Прекратите!

Эхо ее крика билось между стенами пойманной птицей. Послышался резкий скрип, и клетка с плеском ухнула в воду, в считаные секунды погрузив Неверфелл с головой. Ей едва хватило ума набрать побольше воздуха в грудь, перед тем как ее утащило под черную ледяную воду. Мокрая одежда облепила тело. Приглушенный стук возвестил, что клетка ударилась о дно канала.

«Это смерть, – подумала Неверфелл. – Это смерть, я одна и в ловушке, и некого позвать на помощь».

А потом, когда в легких не осталось ни капли воздуха, клетка снова поплыла вверх. Приглушенный стук металла о металл, и ее лицо снова оказалось на поверхности. Клетка поднялась над водой. Ткань с лампы сняли. На пристани стояла Требль, а вместе с ней еще несколько следователей, один из которых изо всех сил крутил рукоятку. Когда из ушей Неверфелл вытекла вода, она услышала, что Требль кричит:

– Что, черт возьми, происходит? Кто опустил клетку? – Она подошла к краю пристани и уставилась на Неверфелл. – Ты видела, кто это? Ты видела, кто опустил клетку?

Все, что могла Неверфелл, – только тупо качать головой и попытаться понять, что же произошло. Кто-то пытался убить ее, и не по приказу следователей.

С этих пор возле ее клетки постоянно находился стражник. Часов не было, освещение не менялось, и кое-как считать дни можно было только благодаря тому, что ей на «сковородке» приносили еду и воду. Неверфелл не могла сказать, сколько она продремала, когда ее разбудило тихое вежливое покашливание.

На пристани стоял незнакомый высокий мужчина. Он внимательно рассматривал Неверфелл. В его осанке не было присущей следователям жесткости, наоборот, он прислонился к стене с таким видом, как будто решил отдохнуть во время прогулки. В руке он держал лампу, но Неверфелл могла рассмотреть только его туфли.

– Посмотрим-ка на тебя. – Голос у него был добрый.

Неверфелл послушно дышала на свою лампу, пока та не засветилась ярче, озаряя ее лицо. Незнакомец долго и внимательно изучал его. Он не дрожал.

– Значит, это правда, – тихо сказал он спустя некоторое время. – Это… воистину поразительно. О, секунду. Это ведь нечестно, правда? Секунду. – Он поднял свою лампу и дул на нее, пока та не разгорелась. – Так мы равны, верно?

Лампа осветила вытянутое лицо с узкой черной, как будто нарисованной бородкой. Серьезные внимательные глаза, подвижный рот – тайник незаметных улыбок. Его Лицо выражало самоуверенность, готовность развлечься и крошечную каплю сочувствия. Самое дружелюбное Лицо, какое Неверфелл видела с момента своего ареста.

Ростом выше среднего, необыкновенно худой, причем одежда еще больше подчеркивала высокий рост и худобу. Пальцы перчаток были длиннее, чем нужно, с подушечками на концах, чтобы руки выглядели более утонченными. На длинном бордовом пальто из кротовьих шкурок были вертикальные полоски.

– Ты боишься, – заметил он, внимательно рассматривая Неверфелл. – Ты растеряна, борешься с ощущением несправедливости и предательства и понятия не имеешь, что происходит, не так ли? – Он покачал головой и слабо улыбнулся, потом пробормотал: – Идиоты. Прячутся и болтают о том, какие ужасные Лица ты корчишь. А чего они ждали, подвесив тебя над Спуском Ярости?

– Я не корчу Лица! – отчаянно завопила Неверфелл. – Я даже не знала, что они у меня есть, я не помню, чтобы я их учила! И я не знаю, почему они так меняются! Пока не оказалась тут, я никогда не видела зеркала! А теперь кто-то хочет меня убить, и я не знаю почему! Вы должны поверить мне!

– Да. Да, я действительно тебе верю. – И снова эта легкая мрачная улыбка. – Ох! Мы должны что-то придумать, не так ли? – Он тихонько стукнул каблуком о стену. – Ты хочешь выбраться отсюда?

Неверфелл вцепилась в прутья клетки и отчаянно закивала, умудрившись выдавить из себя тишайшее, скромнейшее «да».

– Посмотрим, что я могу сделать. Но ты должна довериться мне. Что ты рассказала Следствию?

Неверфелл напрягла мозги.

– На самом деле ничего, они ни о чем не спрашивали меня, после того как я разбила зеркало.

– Ну что ж, тебе придется рассказать им свою историю. – Он поднял руку, не позволяя Неверфелл возразить. – Я вижу, что ты пытаешься кого-то защитить. Однако позволь мне рассказать, что им уже известно. Они знают, что тебя зовут Неверфелл и что ты – подмастерье сыродела Грандибля. После того как вода канала смыла с тебя гвоздичное масло, запах сыра уже ничто не заглушало, и они сразу же определили, чем ты занимаешься. А потом это был уже вопрос времени – как быстро курьеры, бывающие в сырных туннелях, опознают твою бархатную маску.

– Мастер Грандибль в беде? – Сердце у Неверфелл ушло в пятки. Она так пыталась защитить хозяина, но его раскрыли из-за запаха ее одежды и кожи.

– Боюсь, что да.

– Но он ни в чем не виноват! Он даже не знал, что я вышла из туннелей!

Подумав, что мастера могут обвинить в ее проступках, Неверфелл испытала такую же горечь, как когда разбила зеркало.

– Проблема не в этом. Его могут арестовать за то, что он все эти годы прятал тебя и давал тебе убежище.

– Почему? – Прутья леденили пальцы, но Неверфелл отчаянно цеплялась за них, задавая свой самый важный вопрос: – Что со мной не так?

– Ты и правда не знаешь? – Несколько секунд незнакомец смотрел на нее, склонив голову, и Неверфелл испугалась. – Ты хочешь знать?

Она кивнула.

– Ничего, – ответил он. – С тобой все в порядке, если не считать того, что у тебя нет Лиц. У тебя обыкновенные глаза, нос, рот и все прочее, но выражение твоего лица… все равно что окно. Все, что ты думаешь и чувствуешь, сразу видно. В подробностях. В Каверне нет второго такого человека. Ни одного. Даже чужаки обычно могут изобразить пару неуклюжих Лиц, пусть даже их собственные эмоции проглядывают сквозь них. Но ты! Каждый раз, когда ты о чем-то думаешь, все это мгновенно угадывается на твоем лице. Вот почему следователи не могут смотреть на тебя. Ты вне себя от расстройства, и им больно видеть твое лицо.

– Значит… они думают, что я чужачка?

– Разумеется. Это же правда. Разве нет?

– Я… не знаю. – Неверфелл и впрямь ничего не знала. Она откуда-то снаружи? Первые несколько лет жизни она видела другой мир? Тысячи крошечных деталей и невысказанных мыслей начали одолевать ее мозг, и в ушах зашумело. – Я не помню ничего до того, как оказалась в туннелях мастера Грандибля семь лет назад.