«Архетипы были и по-прежнему остаются живыми психическими силами, которые требуют, чтобы их воспринимали всерьез, и которые причудливым образом следят за произведенным ими. Они всегда были носителями зашиты и спасения, и их уязвление влекло за собой "душевные напасти" – хорошо известные из психологии первобытных людей. Кроме того, они – неизбежные причины невротических и даже психотических расстройств, так как ведут себя словно запущенные и истерзанные органы тела или органические функциональные системы».

(Jung, CW 9i, § 266)

Основным положением этого отрывка, которое подробно рассматривается в оставшейся части этой главы, является утверждение, что психопатологические симптомы – это проявления «архетипов, оставшихся без внимания». Отсюда следует, что «способ лечения» психопатологических симптомов предусматривает устранение состояния запущенности и узнавание архетипа («бога»), которым пренебрегли, с последующим «оказанием ему должных почестей». На стадии лиминальности середины жизни мы часто находим удивительные проявления патологических симптомов, которые ставят нас в тупик и, при правильном истолковании их значений, могут сообщить нам то, что оказалось вытесненным и заброшенным благодаря требованиям и ограничениям, установленным в процессе предыдущего формирования доминирующего паттерна организации либидо, которое повлияло на расщепление психического и исключило возможность проявления некоторых его частей.

Следующий пример иллюстрирует утверждение, что архетипы проявляются как эго-одержимость и что этот психопатологический симптом может быть устранен религиозной установкой по отношению к тому архетипу, который порождает данный симптом. В своей статье, озаглавленной «Подозрительные спасители корейских домашних очагов», Лорел Кендалл (Kendall, 1980), западный антрополог, изучающая корейский шаманизм, описала случай одержимости как «шаманский призыв»:

«Отверженная и официально назначаемая, подозреваемая в шарлатанстве и возможная спасительница, шаманка сама изначально двойственно относится к своей деятельности. Свою профессиональную жизнь она начинает с борьбы с богами. Ее страдания и вынужденное сопротивление, которые свидетельствуют о правдивости ее призыва, подтверждают ее законность. Никто из женщин не хочет стать шаманкой, но женщины говорят, что те, кто отвергают волю богов, умирают буйнопомешанными.

Боги нисходят в душу предполагаемой шаманки и приводят ее к странному и необузданному поведению. Инициация в шаманки является единственным возможным решением. Признанная шаманка организует обряд инициации. После посвящения новая шаманка контролирует наступление видений и может гадать с помощью монет или зерен риса. Женщины толпами приходят в ее дом, чтобы проверить ее способности. Некоторые приобретают славу, большую клиентуру и немалое состояние. После смерти они надолго остаются в памяти людей как "великие шаманки".

… Мать Йонгсу (как ее звали в деревне)… приглашала меня на несколько инициации и терпеливо объясняла предсказания богов и духов во время моей практики. Идеальный информатор, она была проницательной, ясно выражала свои мысли и вела себя независимо в обществе, где женщина мало к кому может обратиться за помощью.

Овдовев после двух лет замужества, она осталась с двумя пасынками и одним своим сыном. Она занималась уличной торговлей, одним из немногих видов деятельности, доступных для женщины, которая обеспечивает семью. В конце траурного периода она обратилась к старшей шаманке по поводу инициации.

Когда женщины деревни надели шаманские костюмы и стали танцевать, чтобы развлечь богов и принести своим семьям удачу, шаманка убедила Мать Йонгсу танцевать для обеспечения успеха в ее рискованных делах.

Поэтому я облачилась в одеяния и сразу пустилась в неистовый танец. Танцуя, я вбежала в святилище и схватила флажки Духа Воина… Я потребовала денег. Все женщины давали мне деньги. Домой я неслась во весь дух. Мое сердце неистово билось. Как безумная, я хотела только одного – умереть. Впоследствии я с разных сторон обсуждала происшедшее и решила, что иного выхода не было. Поэтому в следующем году я получила посвящение мансин.

Теперь, сорокалетняя женщина с семилетним стажем шаманства, Мать Йонгсу зарабатывает на жизнь только шаманством. Благодаря ее душевной теплоте и озорному юмору ее дом стал излюбленным местом собрания женщин деревни, многие из которых стали ее постоянными клиентками» (р. 46).

Здесь мы видим, как в «примитивных» обстоятельствах с помощью архетипической интерпретации происходит лечение психопатологического состояния; исцеление осуществляется посредством нахождения значения симптомов и религиозного отношения к архетипическому содержанию, которое лежит в их основе. Таким путем воздаются почести психическому и происходит высвобождение Эго из состояния одержимости.

Современный психотерапевт распознает присутствие «бога» в симптоме с помощью архетипической интерпретации. Такую интерпретацию терапевт проводит методом амплификации, который позволяет установить связь между личным психологическим материалом индивида (симптомами) и соответствующей архетипической (обычно мифической) фигурой или мотивом. Но нахождение соответствующего мифа является только первой стадией в этой герменевтике. На второй стадии обнажается то, что Юнг называл «бессознательным ядром смысла», которое лежит в основе и симптома, и мифа (Jung, 1959a, § 266). Формулировка этого «ядра смысла» всегда неисчерпывающая и частичная, но, в случае адекватности, она конституирует ясную и психологически приемлемую переформулировку архетипа, из которого выводится и набор симптомов, и мифический образ. Важно признать и то, что «богом», которого мы ищем, является не мифическая амплификация, а это «ядро смысла».

Интерпретация полностью завершается, когда вновь сформулированное «ядро смысла» возвращается и применяется в существующей жизненной ситуации индивида. Этим шагом завершается «герменевтический цикл». Юнгианский аналитик обычно выполняет этот заключительный шаг с помощью принципа компенсации, который гласит, что «бессознательное ядро смысла» («бог») находится в компенсаторном отношении к односторонности сознания и выполняет телеологическую функцию: концентрируется на критическом дефиците в рамках позиции эго-сознания и показывает, что надо сделать, чтобы устранить его.

На третьей стадии интерпретации поднимается вопрос о психотерапевтическом потенциале этого метода. Интерпретатор-целитель в традиционной культуре мог бы сказать своему «пациенту» что-нибудь вроде следующего: «Эти симптомы свидетельствуют о том, что такой-то бог недоволен и чувствует себя забытым. Иди к этому богу и прояви уважение к нему. Посоветуйся с богом, что тебе надо еще сделать». Быть может, это приведет к тому, что пациент станет приверженцем какого-либо культа или станет служить богу в качестве священника или истово верующего. Современный психотерапевт, с другой стороны, мог бы высказать пациенту следующее предположение: «Ваши симптомы свидетельствуют о недочетах в развитии и об односторонности сознательной установки, что приводит к недоучету (или подавлению) важных частей самости; именно это и лежит в основе ваших невротических симптомов (или психотической одержимости). Ваши симптомы отражают попытки со стороны психики исцелить вас, привести к более высокой степени психологической интеграции и целостности. Вы должны быть благодарны им, потому что они сообщают вам, чему вы должны уделить внимание для вашей индивидуации». Открывая эго-сознание пациента для бессознательного и уделяя внимание «заброшенному» архетипу, терапевт-толкователь старается расчистить путь саморегулируемым процессам психики для работы и для возможности осуществления их целительных эффектов.