А ведь есть еще дом наставника, жена наставника, дети наставника… жена и дети — самая ужасная собственность для лазутчика. Даже такая жена и такие дети. То, что хуже любых кандалов. Она вяжет руки и тянет на дно.

У тебя слишком много своего, чтобы принадлежать чему-то большему…

Так как же он побеждает, имея все это? Таща на себе столь тяжкий груз? Как он умудряется со всем этим летать? Проклятье, как он победил меня?!

Эрик знал, что побежден. Он признал поражение, еще когда увидел цвет волос незримого больного, о котором заботился учитель, когда ощутил его незримую боль. Когда почувствовал свои руки на несуществующем пульсе.

А потом был волшебный полет… нечто невероятное… и пока не погас огонь, на снегу плясала тень лекаря, черная на белом, словно безумная ожившая гравюра, исцеляя, спасая, сражаясь со смертью…

Наставник взял его в этот невероятный полет. В это сводящее с ума безумие. Эрик не знал, как ему удалось такое, он и вообще ничего не понимал. Но не мог не признать главное. Он был побежден. Полностью и бесповоротно. По всем статьям. Побежден тем, кто нарушал все законы и правила. Кто просто не мог быть победителем. Тем, кто сознательно обрекал себя на поражение и все же каким-то немыслимым чудом выигрывал.

"Наверное, я чего-то просто не знаю, — сам себе сказал Эрик. — Есть какие-то более высокие ступени этой игры, мне дотоле неведомые. Возможно, то, что запрещено на первой ступени, на более высоких, напротив, приветствуется?"

Эрик смотрел на дом лекаря, к которому они приближались.

"Вот, Эрик, это наш дом", — сказал ему наставник в самом начале.

Дом. Собственность. Камень. Якорь. Могила.

Наш дом.

Наш камень? Наш якорь? Наша могила?

Когда у Хьюго Одделла, который к тому моменту не был еще сэром, наконец появились свои больные, образовалась своя, так сказать, практика, а его старый наставник Грегори Спетт еще не отошел от дел, Его Светлость приказал освободить для молодого лекаря некоторое количество подсобных помещений, чтобы оборудовать там еще один лекарский кабинет, дабы, с одной стороны, не стеснять своего старого врача, а с другой — дать место молодому. Когда новый доктор совершил подвиг, стал сэром и женился, над этими помещениями надстроили второй этаж. Так в замке. получился еще один дом.

Дом.

Дом был для Эрика чем-то из очень далеких сказок. Из тех времен, что ему едва-едва помнились.

"Это твой дом, — сказал ему новый наставник. — Это твоя комната".

"И все, что в ней, — тоже мое?"

"Конечно".

"Совсем-совсем мое?"

Нет, он не стал задавать таких детских вопросов. Он промолчал, разумеется. Его все же не один год готовили. Вот только… вся его подготовка теряла смысл под всевидящим взором наставника.

Этот проклятый гном! Этот сводящий с ума, меняющий все правила гнусный коротышка! Было что-то удивительно уютное в его потрясающем умении обладать вещами. Это казалось грехом, бедой, болезнью, а оказалось — силой, мощью, подвижностью… крыльями…

"Если ты по-настоящему владеешь своей собственностью, она не владеет тобой! — мелькнула мысль. — У тебя не остается власти над ней лишь тогда, когда ты даешь ей власть над собой. Вот тогда она завладевает всем, делая тебя неподвижным и, как все неподвижное, мертвым!"

— Подожди меня здесь, — бросил наставник, когда они подошли к дому, и Эрик послушно замер. Дверь за наставником неслышно закрылась.

"Вот так вот, — подумал Эрик. — Живешь, живешь, а потом жизнь — раз! — и переворачивается с ног на голову. А то, что тебя никогда не учили ходить на голове, никого не волнует. Изволь приспосабливаться".

— Держи! — Вновь появившийся наставник протянул ему нож.

Точно такой же, как тот, сломанный. Вот только… Эрик взвесил его в руке. Проверил лезвие на прочность. "Этот и метнуть получится, и сломать не удастся. Отличный нож!"

— Гномский? — спросил он.

— Гномский, — ответил наставник. — Положишь, где взял. И чтоб тебя никто не видел.

— Слушаюсь, наставник, — промолвил мальчишка и исчез.

Шарц аж вздрогнул.

— Что ж, — пробормотал он. — По крайней мере, вторая часть задания исполнена буквально. Если даже я его не вижу…

* * *

"Какое счастье, что он напал на меня! На меня, а не на кого-то другого. Нет, правильно я все сделал! Тысячу раз правильно! Притащил его сюда — правильно! Рядом с нашей спальней устроил — правильно! На прогулку эту вытащил — правильно! Даже под нож подставился — и то правильно".

"Теперь он немного приутихнет, попробует все проанализировать, как его учили, а я… а я завтра с утра отправлю его колоть дрова, причем не абы куда, а на конюшню, Четыре Джона помогать. Да. Так и сделаю".

Шарц подмигнул самому себе и, задрав голову, уставился в ночное небо, откуда на него смотрели звезды. Конечно, из-за снега их сейчас не разглядеть, но ведь они все равно есть, правда?

Проскользнуть на замковую кухню совсем не трудно. Особенно если тебя нет, если ты легкая тень, заблудившаяся на задворках чужого сна, если ты равносилен снегу за окном, снегу, который идет так медленно, так степенно… и от него так хочется спать… спать… спать… вот и спите. Мне того и надо, чтоб вы спали. Или хотя бы глаза терли.

Кучка поварят играла в кости. Старая повариха дремала на лавке, во сне означенных поварят отчитывая.

На кухне ночует немало людей. И вовсе не потому, что им негде больше спать. Просто где еще им позволят так засидеться? К тому же на кухне тепло. Да и завтрак кому-то готовить надо. Вот и кипят огромные котлы, за которыми вполглаза присматривают игроки, а если что, они и повариху разбудят.

— Что-то мне спать захотелось, — пробурчал один.

— И мне, — пожаловался второй.

— Я вам усну! Вы у меня так уснете! — не просыпаясь, пробурчала старая повариха, повернулась на другой бок и захрапела.

— Вот же карга старая, — восхищенно промолвил один из игроков. — Не просыпаясь, ругаться наловчилась!

— Ничего, доживешь до ее лет — и ты научишься, — последовал ответ.

Нож занял свое законное место легко. Уйти оказалось еще легче.

— Да вы уши друг другу как следует потрите, вот сон и соскочит, — услышал ускользающий из кухни Эрик.

— Ага! Если этот медведь мне уши потрет, я, пожалуй, и вовсе без них останусь! — долетел чей-то ответ, чуть слышный, занавешенный снегом. Замечательным снегом, прячущим все следы.

Когда нож лег на то место, откуда так недавно, так смертельно недавно Эрик позаимствовал другой… когда нож занял свое место… что-то внезапно закончилось. Завершился какой-то круг, начатый не здесь, не сейчас. Завершился. Эрик не мог бы сказать, откуда взялось это чувство и что означает, он только знал, что оно верное.