Когда начало светать, вокруг была все та же чащоба.

В кронах запели птиц, из мрака выплыли серые и коричневые стволы, похожие на поросшие мхом толстые колонны, стало видно, что мы топчем толстый ковер из опавших листьев, а с ветвей свисают зеленые змеи лиан.

Нет, это все-таки тропики, в каком-нибудь Подмосковье такое никогда не вырастет.

Вихрь поднял руку, придержал коня, и Рапошан для слепых и непонятливых пояснил:

– Привал!

Это было неплохо, поскольку задница моя слегка закаменела, и надо бы ее размять, а еще прогуляться вон до тех кустиков, украшенных большими розовыми цветами, для одного крайне важного дела…

Когда я подошел ближе, выяснилось, что цветы смердят падалью, а недовольное шипение возвестило, что под ними затаился какой-то гад. Поднявшаяся из травы змеиная башка с парой недружелюбных глаз оказалась размером с мой кулак, и я поспешно схватился за меч.

– Фсссс! – сказали мне довольно сердито, и тварь вроде удава, но покрытая перьями, заструилась прочь.

То ли я показался змее невкусным, то ли она уже позавтракала.

В любом случае, место освободилось, и я поспешил им воспользоваться, а когда вернулся к своим, то обнаружил, что завтрак ждет и меня – несколько ломтей хлеба и кольцо колбасы, такой твердой, что есть ее можно было, только порезав на тоненькие ломтики.

Запивать все это приходилось водой.

Все время, пока я жевал, Вихрь разглядывал меня черными, не по-человечески огромными глазами.

– Ты в разведку никогда не ходил, – сказал он, стоило мне сделать последний глоток.

Я пожал плечами – тебе виднее, я ведь не помню, чем прежний Рыжий занимался.

– Все будет не так, как в строю, – продолжил десятник, – особенно за рекой. Поглядывай по сторонам и будь внимателен.

Похоже, это было нечто вроде приветственно-напутственной речи.

Вновь забрались в седла и поехали дальше, уже безо всякой тропинки, просто через чащобу. Поднялось солнце, и я смог, наконец, как следует разглядеть эти джунгли, не такие жуткие, как Шелудивый лес, но по-своему красивые и для простого русского пацана совершенно непривычные.

Водопады из лиан, огромные деревья, цветы с колесо автомобиля, и всюду шевеление, вопли и писк, какая-то жизнь, излишне стыдливая, чтобы показываться нам на глаза, но, судя по поведению моих спутников, не опасная.

Руки все держали на оружии, но больше по привычке наемников, без фанатизма. Рапошан негромко насвистывал. Оо, вооруженный могучей булавой, что-то гудел под нос, читал, должно быть, великанский рэп.

Пресловутая «река», о которой я слышал много раз, показалась около полудня. Между стволами впереди блеснуло серебром, открылась водная гладь метров в пятьсот шириной и островок у противоположного берега, столь же заросшего, как и наш, но куда более пологого.

Нам предстояло спуститься по невысокому косогору.

– Неужели вплавь отправимся? – спросил я.

– Да не, ты что? – Рапошан засмеялся. – Тут все нормально, брод есть, разведаем только для начала, а потом и переправимся так, что разве что сапоги намочим, но уж не рубахи…

– Хахаль, – сказал Вихрь, повернувшись.

Уж не знаю, имя это было или прозвище, но принадлежало оно крепкому наемнику, уже немолодому, с золотым кольцом в носу и такими же, но поменьше, в ушах. Голову он брил, оставляя только клок на макушке, и поэтому напоминал мне казака с картины Репина…

Или не Репина? Фиг знает.

Хахаль кивнул и спешился, осторожно, ведя лошадей в поводу, спустился к воде. Постоял некоторое время, то ли вглядываясь, то ли внюхиваясь, а затем вновь сел верхом и въехал в реку.

Заводной конь недовольно фыркнул, когда волна плеснула ему в брюхо.

Тут я заметил, что мои соратники слегка напряжены – оно и понятно, если на том берегу засел какой супостат, то ему хватит пары стрел, чтобы подстрелить Хахаля, а тот ничего и сделать не сможет, разве что умереть с пользой и достоинством.

– Рапошан – право, Игген – лево, – скомандовал Вихрь, не поворачиваясь, и двое спешившихся наемников зашагали вдоль берега в разные стороны, и в руках у обоих оказались луки с наложенной на тетиву стрелой.

Я тут, похоже, единственный, кто без дальнобойного оружия, ну, кроме Оо.

Хахаль добрался до середины реки, а потом и до противоположного берега. Выбрался на сушу, вместе с обоими конями исчез среди деревьев, и вскоре оттуда донесся пронзительный вопль.

Не знаю, что за пташка орет таким образом, но мне такой звук никогда не изобразить.

– Чисто, – доложил вернувшийся Рапошан, Игген ограничился кивком.

– Вперед, – Вихрь тронул поводья. – По сторонам смотреть.

Пока я спускался к реке, пехом, как и остальные, в сапоги мне насыпалась тонна песка. Едва выбрался на открытое место, как солнечные лучи начали печь голову, зато вода оказалась холодной.

– Река эта течет прямо из Шелудивого леса, – сказал нагнавший меня Рапошан. – Порой сюда заплывает что-то оттуда, так что лучше держи меч наготове, если не хочешь, чтобы тебе откусили ногу.

После такой фразы мне захотелось закинуть нижние конечности на седло, но я сдержался – не хватало еще в первый же день прослыть трусом, и так меня, как новичка, тут не особо жалуют.

Но никто на мои пятки не позарился, и вскоре мы оказались на суше, под сенью деревьев, похожих на африканские баобабы – я их как-то видел по телеку, давно, год назад. Встретивший нас Хахаль кивнул, давая знать, что вокруг тихо и спокойно, и мы выстроились обычным походным порядком.

Вскоре я сообразил, что лес здесь другой, не как на северном берегу – необычайно тихий, словно всех обитающих тут тварей лишили права голоса, почти без подлеска, зато с изобилием разного рода грибов.

Некоторые выглядели знакомыми, другие казались поделками из пластика.

– Интересно, их курить можно или хотя бы есть? – тихонько спросил я, но на меня тут же зашикали, а Вихрь, обернувшись, стегнул по мне суровым командирским взглядом.

Ладно, понял, буду молчать, как рыба.

Вон и Рапошан не свистит, и великан наш прекратил корчить из себя Баскова.

Мы проехали через прогалину, где из земли, покрытой толстым слоем синего мха, торчали серые каменные плиты – изломанные, разбитые, покрытые причудливыми значками и даже настоящими рисунками. Миновали лежавшую на боку статую, изображавшую помесь человека и хищного зверя – на физиономии жуткий оскал, тело напряжено, выставлены вперед руки-лапы с острыми когтями.

Неведомый скульптор высек ее из темно-зеленого камня с белыми прожилками, и тот устоял и перед временем, и, похоже, перед попытками разрушить изваяние – там и сям виднелись крохотные сколы, оставленные явно металлическими предметами, но они выглядели не более чем оспинами.