Тогда-то Антоний и вмешался. Постаравшись избегать как хвалы, так и хулы, он по-деловому заметил: если какой-то из эдиктов Цезаря следует отменить на том основании, что Цезарь был незаконно узурпировавшим власть тираном, тогда подобным же образом следует отменить и прочие его постановления. На закуску консул прибавил, что это касается всех сделанных Цезарем назначений, проведенных его личными декретами за последние пять лет, и всех его назначений, сделанных на три года вперед. Сенаторы уставились на него, а потом — с нескрываемым ужасом — друг на друга. Больше половины их оказались в сенате только благодаря Цезарю. И если они не примут все его решения, то рискуют потерять свои места и проходить повторные выборы. Многие сенаторы были из отдаленных частей Италии, ранее в сенате не представленных. Некоторые приехали из провинций, где Цезарь выбрал их как вероятных союзников. (Римские остряки любили прохаживаться насчет галлов, что если, мол, встретится вам человек, бродящий по Риму в штанах, а не в тоге, нужно показать бедолаге дорогу к зданию сената.) Лишенным места сенаторам пришлось бы проходить перевыборы по другой системе, значительно измененной в пользу местной римской аристократии, и большинству из них вряд ли довелось бы вернуться на вожделенную скамью. Даже прослужившие в сенате много лет, избранные законным путем сенаторы рассчитывали на самые важные посты, включая доходные наместничества в провинциях, на которые их назначил Цезарь на несколько лет вперед, собираясь воевать в Парфии.

Больше об отмене указов Цезаря никто не заикался. Сенат проголосовал не только за утверждение всех его декретов, но и за принятие тех, которые он лишь намеревался объявить, и еще не успел довести дело до конца. Тем самым сенаторы сыграли на руку Антонию, на что тот, несомненно, и рассчитывал. У него одного были официальные документы Цезаря — и он собирался принять меры, чтобы никто другой их не прочел. Таким образом, Антоний получал возможность в течение следующих нескольких недель предпринимать угодные ему шаги — например, делать назначения или запускать руку в государственную казну, говоря, что это планы не его, а Цезаря. Под конец Антоний подсластил пилюлю для самых ярых республиканцев. Цицерон предложил всеобщую амнистию, а Антоний, как председательствующий на заседании консул, принял ее и легко провел. И сразу же шестьдесят заговорщиков перестали быть разыскиваемыми преступниками.

Пытаясь уговорить главарей заговора спуститься, Антоний и Лепид уже отослали на Капитолий в качестве заложников своих сыновей. После заседания сената Брут и Кассий уже ничего не боялись. Брута приветствовал лично Лепид, состоявший в ним в родстве по супруге, и они спокойно отобедали вместе. Антоний же пригласил к себе Кассия, скорее всего не зная, что «тощий и бледный» претор[8] замышлял убить его, когда убивали Цезаря. Они тоже разделили трапезу в явном согласии и добром расположении духа. А ведь только два дня и три ночи назад Цезаря закололи, словно быка! На следующее утро сенат опять собрался и вынес Антонию благодарность за то, что он не допустил возобновления гражданской войны. Простым римлянам должно было показаться, что аристократы решили увековечить недолгое правление Цезаря, зато его вопиющее убийство предать забвению.

Политическая ситуация, однако, была более сложной и неустойчивой, чем казалась на первый взгляд. Разные цели цезарианцев и оптиматов неминуемо вели к новому расколу. Антоний, совершив дипломатический ход, который сохранял убийцам жизнь, не собирался позволять, чтобы они мешали его планам собственного возвышения. А заговорщики, рисковавшие головой ради пресечения действий Цезаря, еще меньше желали, чтобы Антоний взял на себя роль диктатора. Мало кто кроме Цицерона и Кассия понимал, насколько опасно предложение тестя Цезаря, Луция Кальпурния Пизона, — устроить публичное погребение диктатора и зачитать перед сенатом его завещание. Брут великодушно согласился на оба эти шага, разрушив тем самым планы своих союзников, чьи отвергнутые советы снова оказались правильными.

Для Пизона и похороны, и чтение завещания были в основном делом фамильной чести. У него имелись достаточные основания возмущаться бесцеремонностью Антония, который, пренебрегая законом, перевез имущество Цезаря к себе, словно оно уже принадлежало ему. Как отец Кальпурнии, Пизон полагал, что именно ему надлежит присматривать за наследством, пока не вступит в силу завещание. Пизон не обвинил прямо Антония в том, что тот не доверил это дело его честности. Однако речь его в сенате была полна раздражения и обиды. Пизон явно знал о новом завещании Цезаря, но едва ли знал его содержание.

Наконец весталки расстались с опасным документом, и сенат узнал, что Цезарь оставил три четверти своего немалого имущества Октавиану, а одну четверть разделил между Педием и Пинарием, другими внучатыми племянниками. Антонию не досталось ничего. Он получил бы что-то только в том случае, если бы Октавиан умер раньше Цезаря. Антоний, должно быть, испытал сильнейшую досаду и разочарование. По иронии судьбы Децим Брут и некоторые другие убийцы были названы вместе с Антонием как наследники во второй степени.

По словам и Светония, и Диона, Цезарь также называл Антония и Децима опекунами Октавиана; о том, что они пытались воспользоваться своими опекунскими правами, нигде не говорится. В любом случае у Филиппа, как у отчима, были перед ними преимущества.

Что еще удивительней — в завещании Октавиан объявлялся приемным сыном Цезаря; а значит, ему следовало принять имя Цезаря и называться Гаем Юлием Цезарем Октавианом. Поскольку не имелось прецедентов подобного посмертного усыновления, юристы до сих пор гадают, могло ли оно иметь юридическую силу. Октавиан оказался в состоянии найти приемлемое для всех решение.

Каждому гражданину назначалось по триста сестерциев (для сравнения: годовая плата римского легионера после реформ Августа составляла девятьсот сестерциев). По закону Октавиан — или все три основных наследника — несли личную ответственность за выполнение этого обещания. В последнем порыве патрицианского великодушия Цезарь завещал свои обширные сады над Тибром городу, для свободного пользования всех горожан.

Новость о таком завещании быстро разлетелась за пределы сената, и на улицы вышли толпы людей. Однако Антоний, имевший достаточные силы, чтобы противостоять конфискации, не спешил возвращать захваченные ценности. Ему срочно требовались деньги для устройства ветеранов Цезаря. Ведь речь шла о войске, на котором в конечном итоге и зиждилась власть Антония — а не на его временном обладании консульской должностью, защищавшей его от судебного преследования, только пока он ее занимал. Позднее люди поняли: для того чтобы получить завещанные каждому выплаты, им придется дождаться Октавиана; этим и объясняется радость, с которой его встретили, когда он наконец добрался до Рима.

Через пять дней после ид тело Цезаря мимо толп скорбящих горожан понесли на Форум. Ни один римлянин не сделал больше, чем он, чтобы увеличить мощь и престиж Рима и Римской державы, и только Помпей, вероятно, сделал не меньше.