– М-мда, – задумчиво произнес поверенный. – Выдвигая этот аргумент в качестве основной линии защиты, вы, доктор Хейлер, многим рискуете и должны ясно понимать это. Я имею в виду вашу репутацию ученого.

– Возможно. Но это уже мои трудности. Главное – то, что я нес за нее ответственность, как, впрочем, и за любого из своего персонала. Никто не станет отрицать: если бы я отказался от ее участия в эксперименте, ничего подобного бы не произошло. Кроме того, я считаю, что мы должны настаивать на статусе «временной невменяемости» в связи с тем, что ее мозг подвергся действию малоизученного наркотического препарата. Если мы добьемся такого вердикта, дело кончится помещением ее в психоневрологический комплекс для исследования и курса лечения – полагаю, курса непродолжительного и сравнительно легкого.

– Не берусь судить заранее. Конечно, мы можем предварительно побеседовать с прокурором и посмотреть, что он скажет.

– Но это же единственное разумное решение! – воскликнул Хейлер. – Люди вроде Джейн не совершают убийств, если они в здравом рассудке. Но если у них нет другого выхода… они делают это иначе… и уж, во всяком случае, они не убивают первого встречного. Наркотик – это очевидно – вызвал такого рода галлюцинацию, что бедняжка была уже не в силах видеть разницу между происходящим и тем, что может в принципе произойти. Она очутилась в состоянии, в котором приняла кажущуюся действительность за реально существующую, и в этом случае она действовала вполне адекватно ситуации!..

– М-м-м… да, пожалуй. Пожалуй, можно допустить, что все было именно так. Во всяком случае, меня вы как будто убедили… Почти… – Поверенный вновь осторожно дотронулся до лежащих перед ним листков бумаги. – Конечно, вся история выглядит совершенно фантастической, и вместе с тем… она написана с такой достоверностью. Хотел бы я знать… – он на секунду запнулся, – эта… это биологическое исключение мужского начала… У меня такое впечатление, что она относится к нему, как к чему-то неправильному, крайне неестественному, нежелательному, но не… невозможному. Конечно, для обычного, среднего человека, скажем так, обывателя, который не в состоянии выйти за общепринятые понятия о норме, об обычном и естественном развитии природы, это кажется полным абсурдом. Но вы… Как медик, как ученый… Вы тоже считаете это в принципе невозможным? Даже теоретически?

Доктор Хейлер нахмурился.

– Это более чем сложный вопрос, и ответить на него… – Он задумчиво покачал головой. – В принципе, было бы неправильным категорически отрицать саму возможность этого. Рассматривая чисто абстрактную проблему, я могу представить себе несколько путей… Однако если взять какую-то экстремальную ситуацию, которая спровоцировала бы резкий качественный «скачок» исследований в данной области… Ну, скажем, «скачок», подобный расщеплению атомного ядра, тогда… Трудно сказать… – Он пожал плечами.

– Это именно то, что я и хотел услышать, – кивнул поверенный. – На данном этапе, это, конечно, технически неосуществимо, но в принципе не противоречит здравому смыслу. Скажем так: это достаточно реально, чтобы временно повредить вполне здравый рассудок, произвести некий «сдвиг». Что касается нашей линии защиты, то тут близость (пусть абстрактная) миража, вызванного «чюнджиатином», к реальности нам очень на руку. Что касается меня, то должен признаться: эта «близость» порождает у меня странное ощущение…

Доктор кинул быстрый и острый взгляд на своего собеседника.

– Ну знаете! – усмехнулся он. – Вы хотите убедить меня в том, что поверили во все это?! Впрочем, – он опять усмехнулся, – в любом случае, теперь вы можете спать спокойно. Джейн, бедняжка, добилась полного разрушения собственной иллюзии. С Перриганом покончено – его дом, лаборатория со всеми результатами проделанной работы превратились в пепел.

– М-мда, – как-то не очень уверенно кивнул поверенный. – И все же… Я чувствовал бы себя значительно спокойнее, если бы мы сумели проследить какой-то иной способ, благодаря которому она могла получить информацию о Перригане и его работе, – иной, чем… – Он в очередной раз осторожно дотронулся до листков на столе. – Но, насколько я могу судить, никакого другого способа у нее не было: они никак не пересекались, разве что… Она когда-либо интересовалась той областью биологии, в которой работал Перриган?

– Нет. Это я знаю совершенно точно, – твердо сказал Хейлер.

– Что ж, тогда один… М-м-м… неприятный аспект… во всяком случае, не до конца ясный, остается. М-мда… И есть еще одно. Возможно, вы сочтете это ребячеством… просто глупостью – и я уверен, время докажет вашу правоту, – но должен вам признаться, что я чувствовал бы себя гораздо… Словом, я испытывал бы меньшее беспокойство, если бы Джейн навела более тщательные справки обо всем перед тем, как начать действовать.

– Что вы имеете в виду? – озадаченно спросил Хейлер.

– Только одно: она упустила из виду одну маленькую деталь – не выяснила, есть ли у Перригана сын. Так вот… у него есть сын. И этот сын, как выяснилось, проявляет огромный интерес к работе отца, по сути дела, хочет во что бы то ни стало продолжить прерванные трагической смертью исследования. Он уже объявил, что сделает все возможное, чтобы работа отца не пропала даром… Удалось сохранить несколько видов бактерий, чудом уцелевших при пожаре.

Похвальное стремление, не правда ли? Честно говоря, я испытываю некоторое беспокойство, в особенности после того, как мне удалось выяснить, что, во-первых, он биохимик и имеет докторскую степень, и, во-вторых, носит – и это вполне естественно – ту же фамилию. С вашего разрешения, он – доктор Перриган.

Пер. С. Славгородского

«О где же? – вот тот вопрос, которым постоянно задаются в крошечном коттеджике, что стоит на изумрудной травке Барранаклоха, там, где воды Слайв-Грэмпа стекают в болотистую низину. – О где же наша Пег? Где она – прелестная, как юная телочка, что пасется на солоноватых болотах, с глазами, подобными двум голубым лужицам на торфяном мху, со щечками розовее пионов в садике отца О’Крэкигана и с такими милыми и обворожительными манерами?! Сколько писем было написано ей с тех пор, как ушла она из дому, но ни на одно из них не пришло ответа, ибо неизвестен был нам адрес, по которому следовало слать ей эти письма. О горе нам! Горе!»

А случилось все вот как.

Однажды в коттеджик пришло письмо, адресованное мисс Маргарет Мак-Рафферти, и после того, как почтальон разъяснил ей, что таково принятое в высших сферах написание имени Пегги, она взяла его, взяла даже с некоторым волнением, ибо до сих пор еще никогда не получала личных писем. Когда Майкл, что ошивается в Канаде, Патрик, живущий в Америке, Кэтлин из Австралии и Бриджит из Ливерпуля в кои-то веки добирались до чернильницы, они всегда адресовали письма всем Мак-Рафферти скопом, дабы облегчить себе непосильный труд.

Кроме того, адрес был напечатан на машинке. Некоторое время Пегги любовалась конвертом, пока наконец Эйлин нетерпеливо не прикрикнула на нее: