Их бывшие друзья продолжали беззаботно веселиться, стараясь не удручать себя всякими неприятностями. Люди постарше ругали на все лады того, перед кем совсем недавно готовы были пресмыкаться и заискивать.

Нечего было и рассчитывать, что кто-то из них, кого не мог не коснуться финансовый крах сэра Роберта, протянет руку помощи или скажет хоть одно доброе слово его детям.

Позже Диана и Джимми будут с ужасом вспоминать последние дни, проведенные ими в родном доме па Парк-лейн.

Они чувствовали, будто стоят среди обломков того, что всегда было неотъемлемой частью их существования и казалось незыблемым.

Посторонним молодые Хедли могли показаться абсолютно равнодушными: они не рыдали, не плакали, не впадали в истерику и внешне не были убиты горем. И люди решили, что они просто бесчувственные.

Однако безразличие Дианы и Джимми было обманчивым. На самом деле они ощущали себя покинутыми всеми, одиноко стоящими на голом утесе, вокруг которого яростно бушует море общественного осуждения.

Единственное, чего они боялись, — это потерять мужество и угодить с утеса прямо в волны, вздымавшиеся вокруг них все выше и выше.

Даже если бы они и хотели хоть на минутку забыть о том, что произошло, им бы не позволили этого сделать: у дома постоянно дежурила неиссякающая толпа любопытных; репортеры не оставляли их в покое, гоняясь за несчастными братом и сестрой, словно охотники за редкой добычей; в самом доме сновали слуги, заражая хозяев своей нервозностью.

Письмо Лоэлии к Диане оказалось самым душевным и теплым из всех, что она получила, и единственным приглашением приехать.

«Обязательно приезжай в Охотничий дом, — писала Лоэлия. — Мы сейчас одни, никаких гостей нет, но если у тебя пока нет желания встречаться и с нами, можешь поселиться в замке, там никто тебя не побеспокоит. Я очень хочу, чтобы ты приехала, дорогая Диана. И помни, мы с Джеком всегда будем рады помочь тебе».

Диана показала Джимми письмо.

— Я бы поехал, — сказал он, прочитав его. — Это то, что тебе сейчас нужно. Будет время отдохнуть, все спокойно обдумать.

— А ты? — спросила Диана. Брат покачал головой.

— Я должен найти работу, — ответил он.

— Какую работу? — удивилась Диана.

— Бог его знает. Но что-то необходимо подыскан). Да и тебе, старушка, придется либо выйти замуж, либо тоже что-то искать.

И впервые со дня смерти отца Диана подумала о Хьюго.

Самоубийство сэра Роберта Хедли взбудоражило всю Англию.

История его жизни вызвала у всех живейший интерес. Репортеры делали все возможное, чтобы добыть его самые разнообразные фотографии: детские, юношеские и совсем недавние, — они пестрели во всех газетах и журналах

Большой интерес публики вызывали интервью бывших слуг Хедли, особенно уволенных за какую-нибудь провинность и сохранивших о хозяине нелестное мнение.

Внимание газетчиков привлекали садовники, шоферы Хедли. Их воспоминаниям, щедро оплаченным различными изданиями, казалось, не было конца и края.

Все деловые партнеры сэра Роберта Хедли готовы были поклясться, что всегда подозревали его в каких-то махинациях.

На самом деле Роберту Хедли просто не повезло.

Финансовый крах настиг его там, где многие преуспели.

Немного удачи — и он бы выкрутился из беды, и его «друзья» по-прежнему вились бы вокруг, всегда готовые петь ему дифирамбы.

Сэр Роберт сам добился всего, что имел, однако происходил он совсем не из низов, как частенько любил представляться.

Выступая с какой-нибудь речью или ведя неторопливую беседу за ужином, он был не прочь подчеркнув, что в детстве жил в такой бедности, что приходилось чуть ли не босиком ходить в школу.

На самом же деле отец его был мелким торговцем где-то на севере Англии и, воспитывая сына экономно, однако без особых лишений, дал ему самое лучшее образование, какое только мог себе позволить.

Когда сэру Роберту исполнилось четырнадцать лет, отец умер, и ему пришлось переехать к дяде, который занимался каким-то корабельным бизнесом.

В восемнадцать лет Роберт Хедли уже работал и Канаде. В двадцать четыре много путешествовал.

В двадцать восемь сам занялся торговлей и уже тогда получал жалованье, обеспечивающее ему безбедное существование.

Двадцать лет спустя имя его было хорошо известно деловому Лондону. В пятьдесят два года за финансовые заслуги перед страной ему присвоили титул баронета.

Но сейчас никого не интересовала действительная история жизни сэра Роберта. Широкой общественности по душе были сплетни о его личной жизни: симпатиях, привязанностях, интересах, привычках.

Рассказы о его роскошном образе жизни обрастали все новыми и новыми подробностями до тех пор, пока Диана с Джимми уже не могли по описанию узнать свои собственный дом.

Их комнаты превратились у ретивых журналистов в настоящие сокровищницы.

Из финансиста, которому не удалось спасти свое дело, вследствие чего канула в Лету большая часть общественных денег, сэр Роберт превратился в монстра, который намеренно обманывал невинных людей из каких-то дьявольских побуждений.

И его дочери, естественно, не удалось избежать общественного осуждения.

Фотографии Дианы в великолепных украшениях, в новых мехах, в машине и многие-многие другие, которые в свое время появлялись в прессе, теперь были собраны вместе, чтобы интересующиеся читатели могли выразить свое искреннее возмущение поведением высокомерной светской девицы, выбрасывающей на ветер добытые нечестным путем деньги отца.

И пока Диана шла по перрону, чувствуя себя преступницей, вынужденной скрывать свое лицо, на каждом книжном лотке она с отвращением замечала журналы со своим изображением.

Отец тоже не был обойден вниманием. «Личная жизнь сэра Роберта Хедли» — гласил заголовок одного журнала, «Интимные подробности жизни сэра Роберта Хедли, рассказанные человеком, близко его знавшим» — будто кричал другой.

Лоточник призывал пассажиров покупать свой товар, и без того пользовавшийся невероятным спросом.

Впервые в жизни Диане предстояло ехать в вагоне третьего класса. Джимми, провожавший ее, нашел такой, где было относительно мало народа.

Ласково поцеловав сестру на прощание, он сказал:

— Береги себя. Через пару дней я пришлю тебе свой новый адрес. А ты, пока все утихнет, поживи немного у своей подруги.

— До свидания, Джимми, дорогой мой, — со слезами на глазах проговорила Диана.

Ей ужасно не хотелось покидать брата. В эти последние дни он старался не оставлять ее, как мог ободрял и поддерживал.

Диане казалось, что вместе им не так страшно было бы смотреть в будущее, а вот остаться один на один с незнакомыми людьми, не обещающими ничего, кроме презрения, было ужасно.