На новом месте надо обустраиваться, налаживать быт, создавать учебную базу… Хочешь не хочешь, берись за топоры и лопаты. Спасибо Илье – такой зам по тылу оказался, без него – как без рук.

Опять же, инвентарь. Если на полсотни рыл имеется всего два самострела, то как учить? Вообще, постоянно натыкаешься на иллюстрации к диалектическому закону перехода количества в качество. Казалось бы, простая вещь – выстругать деревянные кинжалы для тренировок. Мишке и в голову не приходило, что с этим могут возникнуть какие-то сложности, но, когда делом одновременно занимаются пятьдесят человек, просто статистически, должна случиться какая-то неприятность. Из пятидесяти учеников воинской школы у троих все время получался брак, а двое умудрились так порезаться, что Мишка даже думал отправить их в Ратное к Настене. Слава богу, обошлось – опять выручил Илья.

То же самое и с учебным процессом. Сам Мишка с братьями в свое время получил от крутящегося болвана достаточно синяков, но чтобы на первом же подходе одному «курсанту» сломало мешочком с гравием нос, а другой, споткнувшись, выбил себе об столб передний зуб…

И еще одно яркое напоминание о ТОЙ жизни: партию из двенадцати самострелов, на которую Мишка так рассчитывал, нахально перехватила мать для своего «бабьего батальона». Такой подлянки от родной матушки Мишка никак не ожидал.

Вот они – невидимые войны снабженцев. Со своими победами, поражениями, хитроумными комбинациями и балансированием на грани закона и уголовщины. Только сейчас Мишка не теоретически, а на практике понял, почему директора ценят хорошего снабженца больше, чем секретаршу «с ногами от ушей», сколь бы услужливой и умелой она ни была.

Положение – хоть топись. И деда теребить по каждому случаю не будешь, у того и так голова кругом – вовсю идут полевые работы.

Времени не хватало вообще ни на что, приходилось все больше и больше надеяться на десятников, а они все – такие разные. Демка, Роська, Петр, Первак, Дмитрий.

Знакомиться с Дмитрием и Артемием Мишке пришлось, практически, с нуля. В Турове общались только по поводу музыки, с глазу на глаз ни с кем ни разу поговорить не пришлось, да Мишка и не собирался. А потом ребята лежали раненые, да и сам Мишка тоже шкандыбал на костылях и занят был то одним, то другим – только и хватало времени, чтобы ежедневно заглянуть к раненым на несколько минут.

Дмитрий…

Дмитрия теперь и родная мать не узнала бы. Не повезло парню, тогда, на дороге из Княжьего погоста в Ратное, стрела лесовика ударила сбоку, вклинившись между лбом и металлическим наносником, кончик жала отломился, а оставшаяся зазубренная железяка наискось пробороздила мальчишке лоб, оставив на всю жизнь уродливый шрам с рваными краями.

Парнем Митька оказался мрачным и замкнутым, Мишка поначалу думал, что это последствия ранения, но Матвей объяснил, что Митька и в музыкантах был таким же, Своята даже хотел его выгнать за то, что парень его не очень-то и боялся, а при любом конфликте смотрел зверем, будто собирался кинуться и вцепиться зубами в горло.

О себе Дмитрий не желал рассказывать ничего и вообще на контакт шел очень неохотно. Пришлось в первые же дни после переезда на базу сводить его к Нинее. Там, под ласковое Нинеино: «Рассказывай, Митюша», он поведал такое, что проняло даже волхву.

* * *

Родом Дмитрий был из небольшого городка в Переяславском княжестве, на самой границе Степи. Отец его был десятником в дружине боярина, которому принадлежал городок, а старший брат – отроком[1]в той же дружине. Были еще мать и сестра на выданье.

Мать ждала четвертого ребенка, когда случилась беда. Из степи, от кого-то из половецких родственников, возвращался один из черниговских князей, в сопровождении свой дружины и отряда половцев. Дело в общем-то в тех местах обычное – черниговские князья активно роднились со степными ханами. В городок проезжих пустили переночевать не то чтобы без опаски, пограничье есть пограничье, но и не пустить было нельзя.

Дома в ту ночь ни отец, ни брат Дмитрия не ночевали – боярин проявлял бдительность, однако городок это не спасло. С чего все началось, так и осталось неизвестным, Митька проснулся от криков, звона оружия и зарева разгорающегося пожара. При описании последующих сцен Нинее несколько раз пришлось успокаивать парня, а однажды и самой утереть слезу.

На глазах у одиннадцатилетнего Митьки ворвавшиеся в дом черниговцы вспороли живот матери и скопом изнасиловали сестру. Мать оставили умирать в подожженном доме, а Митьку с сестрой выволокли на улицу и привязали к телеге, на которую складывали награбленное в Митькином и соседних домах.

Потом, когда телегу с привязанными пленниками выводили из пылающего поселения, Митька увидел труп отца – с отсеченной правой рукой и пробитой грудью. Пожар разгорался быстро, грабители торопились выбраться за городские стены, а привязали Митьку небрежно. Пареньку удалось отвязаться и в суматохе сбежать.

Через несколько дней Митьку подобрали дружинники переяславского князя, которые даже не сразу поверили, что все, о чем рассказал им мальчишка, творили не половцы, а «свои» – черниговцы. Дружинники доставили Дмитрия и еще нескольких спасшихся горожан в Переяславль, там его и подобрал Своята.

Нинея еще немного поворковала над Дмитрием:

– Все хорошо, Митюша, ты теперь среди своих, Мишаня тебе брат родной, ко мне заходи почаще…

А потом, в очередной раз, огорошила Мишку:

– Любят тебя светлые боги… и Христос, наверно, тоже. И я бы не сразу догадалась, что ему нужно, а ты, даже и не думая, все, как надо, сделал. Эх, был бы ты девкой…

Насчет того, что Мишка не думал, Нинея ошиблась. То, что раненный в голову парень целыми днями лежит, уставясь в потолок, и никак не поддается на попытки его разговорить, лишь односложно отвечая на вопросы (да и то не на все), Мишку тревожило очень серьезно. Заявление лекарки Настены о том, что рана не опасная и парень скоро поправится, Мишку не удовлетворило.

Однажды; выбрав щенка, из тех, кто еще не «попал под распределение», Мишка принес его Дмитрию и положил ему на грудь.

– Вот, Мить, подружку тебе принес. Извини, кобельков уже всех разобрали.

Митька придержал ладонью куда-то целенаправленно поползшего звереныша, погладил его, потеребил мягкие ушки, потом обхватил его ладонями, поднял к лицу и потерся о щенячью мордочку щекой.

– Спасибо, Минь.

– Как назовешь-то?

– Сестренкой.

В тот день Дмитрий впервые не просто поднялся с постели, а вышел из горницы, нашел в незнакомом ему доме кухню и попросил молока для щенка. Больше Митька с Сестренкой не расставался никогда, даже у Нинеи он сидел, держа щенка на коленях.

Визит к Нинее пошел на пользу. Уже на следующий день Дмитрий впервые за все время заговорил с Мишкой сам. Разговор этот Мишку здорово порадовал, потому что вопросы Митька задавал очень точные и деловые. Чувствовалось военное воспитание в приграничье, значительно менее спокойном, чем Погорынье.