Полицейские переглянулись.

– Как, простите, вас по имени-отчеству? – быстро спросил Печелау.

– Алексей Николаевич.

– Очень приятно; а я Роман Петрович. Пройдёмте ко мне в отделение, там я ознакомлю вас с подробностями.

И Лыков, раскланявшись с полицмейстером, направился в сыскное. Между ним и Печелау сразу возникло приятное чувство общности, принадлежности к одному делу.

В кабинет начальника отделения Алексей пояснил:

– Раковников в Питере чуть не у меня на глазах зарезал околоточного надзирателя. Остались дети-сироты. Я замешкался; моя вина…

– Понимаю.

– Потом я его изловил. Так хотелось шею при этом свернуть, но нельзя – затаскают. В столице с этим строго. А Финиест взял, да и сбежал! А теперь ещё и эти два брата-акробата. Что же у нас за тюрьмы такие, что из них все бегут?

– Вы к нам надолго?

– Послезавтра рано утром отбываю в горы. Не менее, чем на месяц – ловим Малдая из Бахикли. Нельзя ли, Роман Петрович, что-нибудь успеть за эти два дня?

– Осталось уже полтора, – задумчиво ответил губернский секретарь. – Не успеем. Такие вещи с кондачка не делаются; народ уж больно решительный. Можем так нарваться…

– Всё понимаю, Роман Петрович. Сам на тот свет не тороплюсь! Но всё же?

Печелау встал и принялся размеренно ходить по кабинету, совсем, как Благово.

– Источник видел «лошадиных братьев» в биллиардной Тер-Варданяна. Это такой притон на берегу Шура-озень, в магометанском квартале. Но попасть туда новому человеку просто так нельзя – не пустят. Мои агенты все известны мазурикам по наружности. Гримироваться разве? Но убедительно получится только у меня.

– Если там окажется сразу двое новеньких, братья не придут. Их предупредят.

– Верно.

– Я должен быть там один.

– Не зная местности? – Печелау сомнительно покачал головой. – А говорите, что не торопитесь на тот свет. Вы хоть знаете, что такое эта биллиардная? Главное в Темир-Хан-Шуре место скупки краденого. Воровская биржа. За версту вокруг нет ни одного полицейского поста. Поблизости многочисленные притоны «красных» и гайменников[35]. Поставленная система наблюдения, которая делает облавы бесполезными. А даже если вы туда вошли? Сидите, пьёте портер… Входят Чалый с Мухортым. Что вы сделаете? Арестуете? Вам никто не позволит.

– Я подойду и спрошу о деле. Мол, Лыков, тёртый «брус»[36]. Имею «рапорт» из Москвы от Верлиоки – это тамошний «иван». Дело моё – это предложение свинцовых рублей заместо серебряных. Армяне такие вещи очень любят. А в горах не разбираются, всё возьмут! Вот, взгляните на образец; взял из Питера на всякий случай.

Лыков вынул из кошелька монету и протянул её губернскому секретарю.

– Покрытие – чистейшее олово.

Печелау покрутил «рубль», попробовал на зуб.

– Чистая работа. У нас я таких никогда не встречал.

– Человек, что его изготовил, живёт в Лондоне. И никогда в Россию не приедет, потому, как его ждёт тут каторга. Арон Барабанчик зовут… Как моя легенда?

– Слабовата. Вы так выйдете не на Раковникова, а на совсем другого человека, Арутюна Попова.

– Это тутошний «иван»?

– Да. Владеет торговлей консервами, а заодно держит все преступные промыслы, кроме абречества и похищения людей. Фальшивые деньги его конёк. Но познакомиться с Арутюном быстро не получиться, сначала вас подставят Пашке Тёмкину, его правой руке. Тот начнёт проверку. Неделя, не меньше… А вы послезавтра уезжаете. И потом, где тут Раковников? Не склеивается.

– Агентура не сможет обнаружить убежище «лошадиных братьев»?

– Думаю, что сумеем, но не быстро. Я возьму их в разработку. Вы возвращайтесь из гор, и заходите. Что-нибудь я вам к тому времени уже скажу.

– Хорошо, – Лыков встал, крепко пожал сыщику руку. – Как вернусь – сразу к вам. Желаю успеха.

И ушёл. А Печелау подумал немного и отправился в комнату к агентам.

– Левон! Нарисуй-ка мне внутренности биллиардной Тер-Варданяна.

Лыков не спеша вернулся в офицерский флигель, переоделся в свой дорожный костюм. Полицейский билет и открытый лист переложил в секретное отделение сака. Вынул оттуда же револьвер и нож в кожаных ножнах. «Веблей» сунул под сюртук, за спину, а клинок спрятал в сапоге. Посмотрел на себя в зеркало и пожалел, что вынужден был утром побриться. Ну, ладно, «брусу» дозволительно…

Таубе всё не появлялся; видимо, был занят сборами. Ну, оно и к лучшему, решил про себя Алексей. Баронище ему здесь вроде, как начальник; может и не отпустить поиграть на бильярде. А сыграть охота!

Алексей трижды сильно напряг, а затем расслабил мышцы плечевого пояса. Его научил этому борец Медведев; называется «изомерические упражнения». Надел фуражку и вышел. На дворе подобрал горсть песка и потёр им руки, чтобы они не выглядели слишком барскими. Ну, вроде, готов…

Сыщик покинул форштадт и отправился бродить по городским кварталам, держа курс на реку. Дошёл до Шура-озени, осмотрелся. Биллиардная должна находиться вон там, в тех непарадных кварталах. Не спеша он отправился туда, изучая город и запоминая дорогу. Сердце билось учащённо, но страшно не было. Алексей вспомнил слова Благово: «Тебе придётся научиться жить с этим». Вот сверну Финиесту шею, и научусь, подумал он. Тут же в памяти всплыли Брюшкин и Чунеев, как они, хлопая об пол в четыре ладошки, ползут навстречу отцу. Лыков отказался замедлить шаг. Не бояться же теперь всю жизнь! Даже если сегодня всё закончится благополучно, ему предстоят горы, ружья и кинжалы абреков. Да и вообще служба лихая! Нет; детей и жену Лыков любить будет, а бояться не будет. Решено!

Высмотрев в толпе оборванца полууголовного вида, коллежский асессор схватил его за рукав:

– Эй, граф Бутылкин, где тут у вас можно шары погонять?

– Шары? – осмотрел тот незнакомца. – Не здешний, што ли?

– Был бы здешний, не спрашивал. Шары хочу. А ещё кизлярки чтобы выпить, гульнуть на всю мошну, а то от сорги кишеня лопается.[37]

– Кишене помочь – святое дело, – ответил оборванец. – Токмо чьих ты будешь, незнакомая душа? На нашенского вроде не похож.

– В кабаке родился, в вине крестился. А вашенских в цинтовке я завсегда лупил, как сидоровых коз. Халамидники вы эдакие… Поэтому и не похож. Я – шпановый брус, причём такой, какому и фартовые дорогу уступают! Веди, куда хочу, ламышник получишь.[38]