— Я хотела немного расшевелить вас и спросила, где остановились другие участники симпозиума?

— Не знаю как насчет остальных, а мой товарищ Астахов остановился в "Регине", совсем недалеко от нас!.. Боже, неужели я танцую?

— И не так уж плохо!

Катерина потанцевала по одному разу со всеми своими кавалерами, но никак не могла отрешиться от мыслей об Астахове, отвечала порой невпопад на вопросы мужчин, и когда, сославшись на усталость, она попросила проводить её в отель, врачи дружно согласились.

— Пожалуй, и мне пора, — поддержал её профессор Подорожанский. — Хотелось бы перед завтрашним днем тезисы докладов просмотреть.

— Один ты у нас, Алеша, занятой человек! — насмешливо проговорил профессор Шульц. — Велико обаяние Катерины Остаповны, а думаю, до номеров своих доберемся — каждый к бумагам кинется: записать, просмотреть…

Они рассчитались с официантом и, уходя, поглядывали на соседний столик, где пировал Есенин. Какой-то молодой человек рядом с ним с завыванием читал стихи…

Проводили Катерину до номера на втором этаже все семеро, приложились к её ручке и пожелали спокойной ночи… Как велико было бы их удивление, знай они, что красавица-переводчица спустя пять минут полностью одетая выйдет из отеля!

— Такси для фрау? — спросил её по-немецки швейцар у подъезда.

Катерина согласно кивнула. Авто подкатило почти тотчас же.

— Отель "Регина"! — бросила она водителю, усаживаясь на заднее сиденье.

Таксист удивленно оглянулся на нее, но ничего не сказал, развернулся на площади и несколько секунд спустя остановился у ярко освещенного здания отеля. Она смутилась: оказывается, достаточно было перейти через площадь.

— Этого хватит? — она протянула таксисту банкноту достоинством в пять марок.

— Сейчас я дам сдачу! — засуетился тот.

— Не надо! — Катерина отвела протянутую руку и улыбнулась радости шофера.

Швейцар у подъезда отеля поклонился ей и взял под козырек, но когда Катерина проходила мимо него, сердце, по выражению Дмитрия, билось у неё как телячий хвост.

— Могу я узнать, — на чистейшем немецком спросила она у портье, — где остановился господин Астахов Николай Николаевич?

И положила на стойку пять марок, справедливо рассудив, что если за такую цену её довезли до отеля, то уж сказать несколько слов и вовсе не откажутся. Портье, в чьи обязанности и входило давать подобные ответы, деньгам удивился, но тем не менее неуловимым движением смахнул их со стойки и, не глядя в записи, выпалил:

— Номер четыреста третий!.. Макс, проводи фрау! — скомандовал невысокому худощавому юноше, который, угодливо согнувшись, проводил Катерину до лифта, а потом и до самого номера. Она осторожно постучала в нужную дверь.

— Антрэ![10]— крикнули изнутри.

Николай Николаевич Астахов в темном бархатном халате, надетом на пижаму, сидел за письменным столом, работая с какими-то записями. В номере царил полумрак, и только его стол освещала яркая настольная лампа. Увидев Катерину, он вскочил, с грохотом отбросив стул.

— Это вы?! Боже мой, я в неглиже!.. — он метнулся было к двери в соседнюю комнату, но вернулся, сконфуженно улыбаясь. — Присаживайтесь, позвольте, я за вами поухаживаю.

Он помог раздеться Катерине, которая от волнения все медлила — её смущала некоторая двусмысленность визита, особенно в такое позднее время. Она намеренно не стала переодеваться, даже пресловутый крестик на шее оставила, и по тому, как хозяин номера упорно старался на него не глядеть, убедилась в верности своей догадки.

— Я очень рад, что вы пришли, — сказал он просто и поцеловал руку. — Прошу разрешения ненадолго покинуть вас!

Не сводя с неё взгляда, Астахов попятился в соседнюю комнату и через минуту вышел уже в вечернем костюме.

— Барышня, будьте добры, ресторан! — сказал он в телефонную трубку и спросил Катерину: — Шампанское?

Она как-то отчаянно кивнула.

— Пожалуйста, шампанское в четыреста третий номер! — продолжал говорить он по телефону. — Самое лучшее! Легкую закуску.

И заметив протестующий взгляд Катерины, которым она хотела прервать его, пояснил:

— Нам ведь надо поговорить, верно? Не волнуйтесь, я не стану превратно истолковывать ваш приход… Простите, я так был ошеломлен вашей красотой…

При этих словах Катерина мысленно поправила его: "Вовсе не красотой!"

— …вашей красотой, что запомнил только имя… Перефразируя Пушкина, я мог бы сказать о себе: рассеянность — его подруга от самых колыбельных дней!

— Не возражаю против одного имени, — улыбнулась Катерина. — А я вот ваше имя-отчество запомнила, Николай Николаевич!

— Эн в квадрате, — посмеялся он.

В номер постучали, молодой официант вкатил перед собой тележку с напитками и закусками. Ловко накрыв стол, он поклонился и бесшумно закрыл за собой дверь. Ресторан постарался на совесть! Стол даже с одной закуской выглядел великолепно: шампанское в ведерке со льдом и белоснежной салфеткой, от которого кругами расходились тарелки и вазы с нарезанными лимонами, апельсинами, мандаринами, какими-то заморскими фруктами, которым Катерина не знала названия, блюдо со всевозможными пирожными — ими можно было накормить целую женскую гимназию! Официант открыл шампанское, и в бокалах на свету оно искрилось и лопалось пузырьками.

Астахов поднял бокал.

— Я хочу выпить за знакомство. За настоящее. Вы мне, Катя, расскажете, кто вы, а я вам расскажу, кто я…

Катерина пригубила шампанское.

— Думаю, я знаю, кто вы… Дядя Ольги Лиговской.

И испугалась сама, как он опять побледнел и предательски дрогнувшая рука плеснула вино на скатерть. Правда, он тут же справился с собой и спросил почти бесстрастно:

— Скажите только одно: она жива?

— Жива, — вздохнула Катерина.

— Почему вы вздыхаете? С нею что-нибудь случилось? — чувствовалось, что Астахов еле сдерживает себя, чтобы не засыпать её вопросами.

— Мы не виделись пять лет, потому я до последнего дня ничего об Ольге не знала… Кстати, теперь она не Ольга!

— Как? — глупо спросил он. — Почему вдруг племяннице понадобилось менять вполне обычное имя?

— Когда мы с нею познакомились, Оля уже жила по чужому паспорту. Тогда она была Наталья Сергеевна Соловьева.

Николай Николаевич не замечал, что он шевелит губами, повторяя за Катериной непривычное имя.

— Мы разыскивали её. К сожалению, это удалось лишь перед самым моим отъездом в Берлин, потому я и не знаю подробностей… Знаете, Николай Николаевич, я как будто предчувствовала нашу встречу! Этот крестик — я же знаю, что он фамильный, астаховский — я никогда прежде не надевала, а тут… И когда вы на него смотрели, я все поняла…