На немецкий язык у меня было отведено очень мало времени, всего шесть-семь месяцев, поэтому я был очень усидчив и проводил за учебником по два-три часа каждый вечер. Свечки мне хватило на три вечера. Франц объявил мне, чтобы за новой свечкой я шел к хозяйке фрау Петер сам, потому что она ему новой свечки раньше, чем через неделю, не даст. Я пошел сам. Фрау сначала удивилась, что у нас так быстро кончилась свечка, а когда узнала причину этого, похвалила меня за усердие в овладении языком и стала выдавать мне свечи, как только они у меня кончались.

Изучение немецкого языка шло у меня успешно. Выученные накануне вечером слова я на другой день старался вставлять в разговор с товарищами и гостями и прислушивался, как они произносят эти слова. Через каких-нибудь месяц-полтора я уже довольно смело мог говорить по-немецки, но, что говорят мне, я еще понимал не все и не сразу, отчего иногда получались неприятные казусы.

Как-то в дообеденное время, когда на веранде не было посетителей, к нам завернул коренастый, невысокого роста, пожилой господин. Он подозвал меня, сказал что-то о погоде, сел за столик и произнес длинную речь о своей любви к пиву, то и дело повторяя слова «теплое» и «холодное».

— Ну так тащи же мне кружечку поскорее, — заключил он свою речь и потер руки от нетерпения утолить жажду.

Речь гостя я понял так, что на улице тепло, он вспотел и от холодного пива может простудиться. Сделав такой вывод, я специальной грелкой сделал пиво в кружке теплым и поставил его перед гостем. Он, отхлебнув глоток, резко поставил кружку, выпучил на меня глаза и сделал кулаком такое движение, как будто хотел ткнуть меня в бок.

— Вы что мне подали? — спросил он ледяным голосом.

— Пиво, господин, — ответил я, чуя недоброе.

— Я вам целый час толковал, что не выношу теплого пива, и просил принести самого холодного.

— Я вам принесу другого, господин, — сказал я и быстро заменил пиво, опустив в новую кружку кусочек льда.

— Вот хорошо, — крякнул гость, выпив за один дух полкружки и сразу подобрев.

— Ну так зачем же вы принесли мне теплое пиво? — спросил он меня.

— Я вас плохо понял, господин.

— Почему? Я ведь вам ясным немецким языком сказал, что не пью теплого.

— Но я еще слаб в немецком, — ответил я.

— Разве вы не немец? — вскинул он на меня глаза.

— Я русский.

— А, русский, славянин! А вы знаете, что все славяне плохие, лживые люди? — удивил меня гость своим странным заявлением. Я не хотел ему спустить.

— Это неправда, — решительно возразил я. — Среди русских есть отдельные нехорошие люди, но разве среди вас, немцев, плохих людей мало?

— Я не немец, — сердито буркнул гость, обидясь, что я принял его за немца. — Я швед, шведский профессор, — пояснил он.

— А шведы все-все хорошие люди и среди них нет негодяев, как и среди любого народа?

Я разговорился. Откуда только брались у меня немецкие слова. Моя речь была горячей.

— Гм… гм… — кивал головой швед. — Конечно, да, вы правы, негодяи есть везде, в том числе и в Швеции, — сдался гость. Он ушел с явной симпатией ко мне.

Это была моя первая победа в международной дискуссии, в которой я защищал честное русское имя и доброе племя славян.

Один раз я спросил только что заказавшего обед ничем не примечательного гостя средних лет, что ему подать пить.

— Вакат, — невнятно буркнул гость. Напитков с таким названием в нашем ассортименте не было.

— Извините, что вы сказали? — спросил я.

— Вакат! — как-то каркнул гость.

— Не понимаю, — сознался я, беспомощно оглянувшись, чтоб позвать Франца Лерла на выручку.

— Вакат! Вакат! — застучал гость по столу кулаками. К нему подошел хозяин и спросил, в чем дело.

— Прошу у этого парня подать мне вайнкарт (карточку вин. — Ф. К.), а он не понимает. Что с ним такое? — пожаловался гость.

— Это русский, он совсем недавно приехал в Карлсбад и еще слабо знает немецкий, но он научится, — заверил гостя герр Лешнер.

— Русский? И вы держите русского? Ну, тогда я в ваш ресторан больше не ходок.

Съев свой обед, сердитый гость ушел, и больше я его в нашем ресторане не видел. О своем обещании этот русофоб сказал хозяину, хозяин сказал Францу Лерлу, а Лерл сказал мне.

— Ну и что же, хозяин не собирается меня уволить? — спросил я встревоженно.

— Только вместе со мной, — ответил Франц. — Пусть этот глюпи шорт больше к нам не ходит, зато к нам будет ходить много русских, пока мы здесь, — заключил он.

И действительно, среди посетителей нашего ресторана в скором времени появилось немало русских, о некоторых встречах с которыми я и хочу рассказать.

Как-то днем, когда посетителей в ресторане не было, я стоял на веранде и смотрел на прохожих. Я увидел поднимающуюся по улице группу. Это были пожилой мужчина в шляпе, пожилая женщина и мальчик лет двенадцати в гимназической форме. Увидя наш плакат на заборчике веранды, мальчик вскричал:

— Смотрите-ка, смотрите, по-русски написано!

Все остановились и прочитали плакат.

— Гм… Какой-нибудь колбасник выучил пяток русских слов и вот вам — говорят по-русски! — съязвил мужчина.

Меня задело презрительное отношение к составленному мною плакатику, и я сказал:

— А вот и не колбасник, и не пяток слов, а здесь по-настоящему говорят по-русски.

От неожиданности все уставились на меня. Потом мужчина недоверчиво спросил:

— Это вы что-то сейчас сказали?

— Да, я.

— Но вы хорошо говорите по-русски.

— Как видите.

— Но где вы научились так чисто говорить?

— Там же, где и вы.

— Но мы русские, из России.

— И я тоже. Из Петербурга, а родом ярославец.

Соотечественники долго и приятно удивлялись такой встрече со мной. Но на мое приглашение посетить наш ресторан они ответили, что устроились в недорогом пансионе с питанием и в ресторане не имеют нужды. С тем и расстались.

Другая встреча. Тоже не в часы пик. Какой-то господин, сев на веранде за столик, спросил по-немецки пива. Когда я принес ему кружку, он читал какое-то письмо. Я заметил, что письмо на русском языке. Когда гость опорожнил кружку, я спокойно спросил по-русски, не подать ли ему еще пива.

Гость был приятно удивлен, что перед ним соотечественник, велел подать еще пива и долго беседовал со мной. Расспрашивал, нравится ли мне в Карлсбаде, рассказывал о его достопримечательностях, высказал предположение, что я влюблюсь в какую-нибудь хорошенькую чешку и женюсь на ней.

Но я ответил, что это мне не грозит, так как перед отъездом сюда успел влюбиться в русскую девушку, свою землячку-ярославочку.