Я чувствовала на себе озадаченные взгляды некоторых знакомых, и от них становилось еще более скверно. К боли прибавился стыд – словно меня голой выставили на всеобщее обозрение.

В какой-то момент моя приятельница Алла подсела ко мне на пол и, взяв за руку, прошептала:

– Прости, если лезу не в свое дело, но со стороны Тима – это полное свинство! Как ты это терпишь?

Я пожала плечами, не глядя ей в глаза. Мне не хотелось выслушивать соболезнований.

Я бы встала и уехала домой, но об этом невозможно было и мечтать до утра: еще не ходил никакой транспорт, и почти не было шансов поймать машину в этом районе.

Что мне делать? И в этот момент откуда-то – сверху, или снизу, или изнутри меня – кто-то сказал: «Дыши». И я вспомнила уроки нашего тренера. Есть много способов, которыми вы можете давать поддержку самим себе, и первый из них – дыхание.

Я расслабила тело и сделала несколько глубоких вздохов. Надо вдыхать глубоко и медленно, а выдыхать еще медленнее. Вдох на один счет, выдох – на три. Тогда уходят судорожное напряжение рук и головная боль. Вдох-выдох, вдох-выдох… Когда больше ничего не можешь для себя сделать – дыши. Дыши, девочка, вдыхай этот воздух, пахнущий апельсинами. Тебе нужно продержаться еще несколько часов…

Эти несколько часов тянулись дольше, чем любое другое время в моей жизни. Судя по лицам окружающих, они дивились моему спокойствию. Я могла бы гордиться своей выдержкой, если бы возможность ее продемонстрировать не стоила мне так дорого.

Я сидела на полу, опершись спиной о шкаф и скрестив ноги. Одна моя рука играла оранжевым шелковым шарфом – подарком Тима. Другая покоилась на двухлитровой бутылке кока-колы. Изредка я поднимала бутыль и делала глоток отвратительно-сладкой шипучей жидкости. Мне дико хотелось пить, но воды не было: только спиртное и кока-кола. Поэтому я с отвращением пила этот жидкий наркотик, давясь и ничуть не утоляя жажды.

А вечеринка все тянулась и тянулась. Кто-то разговаривал со мной. Малознакомая дама с лицом художницы предлагала вместе сходить на каток – оказалось, что мы живем в одном районе. Народ обсуждал, на какой фильм пойти завтра днем. Потом появилась и пошла по кругу неизбежная куртизанка – гитара, которую любят все, но никто долго не удерживает.

Тим был растерян: похоже, поведение Настасьи стало для него таким же сюрпризом, как и для меня. И, судя по всему, он мучился тем же вопросом: «Что делать?!» Что делать в этой нелепой ситуации, когда он, как орех между дверью и косяком, зажат между любовью и обидой двух женщин. Оттолкнуть ту, что льнет, – оскорбить ее, указав, как собачке на место. Не оттолкнуть – причинить боль другой.

Глядя на его лицо, я прекрасно понимала все эти мутные сомнения.

Думаю, что выбор был сделан не в мою пользу по одной простой причине: зная нас обеих, Тим счел, что я сильнее, а значит, справлюсь с эмоциями в отличие от Настасьи.

Он ошибся только в одном. Подавить эмоции и справиться с ними – как говорится, две большие разницы.

Я пыталась не смотреть, но даже когда отворачивалась, цепляясь взглядом за что-то другое, перед моими глазами так и стоял их двойной, почти слившийся силуэт. Тонкая фигурка девушки в черно-белом платье, прильнувшая к моему мужу, пряди ее рыжих волос на фоне его белой рубашки…

В комнате собралось больше двадцати человек, стало душно, и кто-то открыл балконную дверь. Повеяло ледяным духом зимней ночи: холод полз по полу, забираясь под ткань платья, но это было приятнее, чем ловить ртом остатки кислорода. Однако через некоторое время кое-кто из девушек, сидящих, как и я, на полу, начали ежиться от холода. Я сама подумывала встать и сходить за палантином.

В этот момент Настасья поднялась и вышла из комнаты. Но едва я, решив воспользоваться моментом, хотела подойти и сказать Тиму: «Не надо, не могу больше!» – как она вернулась. На ее плечах был накинут песочный пиджак Тима. Песочный пиджак – в цвет моего платья и шарфа. Лежал на ее открытых узеньких плечиках, оберегая их от сквозняка, тянущегося из открытой балконной двери.

Вторая встреча нашего клуба состоялась в январе, после зимних каникул, в течение которых я чувствовала себя героиней «Кошмара на улице Вязов», что все время трет глаза в попытках проснуться.

С детства меня время от времени мучают однотипные сны. Мнится, что я уже проснулась, усилием воли разлепила веки и даже нашла в себе силы подняться с кровати. Во сне я, пошатываясь, бреду в ванную, чищу зубы, втираю крем в кожу, завариваю чай, ставлю тосты… Словом, занимаюсь привычным набором утренних ритуалов. Но все это я делаю сквозь глубокую сонливость, которая туманит глаза и тяжелит голову. Я тру веки, плещу холодной водой в лицо, пытаясь взбодриться. Бесполезно – предметы погружаются в туман, тело становится вялым и непослушным. Я передвигаюсь как сомнамбула, пытаясь хоть немного оживиться, но все попытки заканчиваются безрезультатно. Я мучаюсь до тех пор, пока не просыпаюсь по-настоящему. И, ощутив сквозь веки прикосновение света, облегченно вздыхаю. Вот оно – пробуждение.

Как правило, эти сны приходят ко мне в периоды глобальной усталости, которая висит на плечах, как старая тяжелая дубленка. Такая усталость поселяется не только в теле, но и в голове, заполняя собой сознание. Мозг лихорадочно работает, а тело начинает упорно сопротивляться его командам. И тогда начинается нашествие мучительных снов как выражение конфликта между разумом и телом.

Зимние каникулы были подобны такому сонному кошмару. Начиная с утра, проступающего золотыми квадратами на стене моей комнаты, и заканчивая поздним вечером, весь день я жила с желанием проснуться. Временами я включалась в разговоры с кем-то из старых знакомых, заглянувших в гости на каникулах. Но большую часть времени я воевала с болью, сидящей в груди. Мои мысли, словно нитка на катушку, наматывались на воспоминания о новогодней ночи.

Тим был очень нежен и заботлив эти дни: покупал мои любимые лакомства, водил гулять в заснеженный парк, устраивал домашние киносеансы с теми фильмами, которые мы давно хотели посмотреть. Он даже раздобыл полную коллекцию Куросавы и купил билеты в Питер, чтобы съездить и погулять по Эрмитажу вдвоем. Но мне все равно время от времени хотелось сбросить свою ангельскую шкурку и крикнуть ему в лицо что-нибудь гадкое – что-нибудь вроде: «Как ты мог?!» Я проглатывала это желание и молчала дальше, как и подобает Ангелу. К тому же, чем больше я думала про новогоднюю ночь, тем больше винила себя. Настасья всего лишь вела себя как влюбленная женщина – делала то, что требовало ее сердце. Что касается Тима… мало кто из мужчин смог бы корректно вырулить из этой ситуации, не отдавив никому ноги. Мое спокойствие – а у Ангелов, как и у англичан, это самое типичное выражение на физиономии – действовало успокаивающе на всех.

– Я догадывался, что тебе больно, но даже не подозревал – насколько! – в ужасе говорил Тим, унимая мои рыдания первого января, когда мы добрались наконец домой.

– Больно! Да, я думала, что не доживу до утра! Готова была сбежать оттуда уже после боя курантов!