Мое обучение заняло бóльшую часть утра, и меня постоянно подгонял младший дворецкий мистер Бриггс, мол, я могу работать быстрее, еще быстрее. Я была так занята, что временами забывала, кто я такая, и становилась просто еще одним человеком, чистившим камины. Мог пройти целый час, прежде чем я вспоминала о том, кем была до прибытия в Айрмонгер-парк, и о том, что у меня были отец и мать. Работая, я все больше и больше думала о спичечном коробке в комнате миссис Пиггот. Я поняла, что меня тянет к нему все сильнее и сильнее. Что за суета из-за спичечного коробка, сказала я себе. Соберись. Когда отправлюсь наверх, сказала я себе, в более обширную часть дома, я останусь в одиночестве и буду шепотом рассказывать себе все о своей жизни. Повторяя это вновь и вновь, я сохраню себя, не позволю себе исчезнуть. Моя голова должна быть всегда занята. Я должна нарушить правила и исследовать дом, должна отправиться в места, которые мне не следует посещать, должна проникнуть в комнаты. Я должна это сделать. Я Люси Пеннант — вот кто я такая, и нет никакого смысла суетиться из-за спичечного коробка.

За обедом, ближе к концу, ко мне подошел мистер Бриггс. Он не спускал с меня глаз целый день. Мистер Бриггс спросил меня, почему я не ем содержимого моей ложки.

— Это городская грязь, правда, сэр? — сказала я. — Я, пожалуй, откажусь.

— Городская грязь? — повторил он. — Кто тебе сказал? Это сахар со специями. Дорогими специями. То, что мы можем их есть, — привилегия. Эти специи поддерживают силы и не дают тебе заболеть. А вкус просто чудесный. Попробуй.

— Нет, спасибо, сэр, — сказала я. — Я лучше не буду.

— Попробуй.

— Я не голодна.

— Попробуй немедленно, Айрмонгер, или я буду вынужден привести кого-то, кто поможет тебе это сделать. Съесть то, что в этой ложке, очень важно, это поддержит твое здоровье.

— Правда, сэр, я не хочу.

— Не хочешь? Не хочешь?! Какая разница, чего ты хочешь? Ты — Айрмонгер-служанка. Хотеть могут те, кто наверху. Ешь, или я буду вынужден впихнуть ее в тебя силой. И я впихну ее в тебя. Я бы не хотел сделать тебе больно, впрочем, я всегда бываю аккуратным. Просто попробуй, — сказал он. — Сейчас же.

Мне пришлось поднести это месиво ко рту и слегка лизнуть его. Смесь была сладкой, и от нее по всему телу разливалось тепло. Я почувствовала себя так, словно стала чуточку добрее.

— Глотай, — сказал он.

Я повиновалась и почувствовала счастье, которого не ощущала уже долгое время.

— Ну что? — спросил он.

— Мне нравится, — сказала я.

— Я знал, что тебе понравится, — сказал он, ухмыляясь. — Знал!

— Мне правда нравится, — сказала я, доев.

— Конечно, — сказал он. — Такое просто не может не нравиться.

Вторую половину дня и вечер я все так же практиковалась с каминными решетками. Это продолжалось до тех пор, пока не раздался рев вернувшегося из Лондона поезда. Мы отправились ужинать. Растолкав других Айрмонгеров, я села на скамью рядом с той носатой девушкой, которая отказалась слушать мою историю.

— Расскажи мне о себе, — сказала я. — Я хочу знать.

Это была маленькая, бледная и истощенная девушка с грустным выражением лица и длинным носом, но ее кожа еще не приобрела серый оттенок, свойственный многим Айрмонгерам, а ее губы были розоватого цвета. Когда я села рядом с ней, она продолжила есть так, словно меня здесь не было.

— Ты помнишь свое имя? — спросила я.

— Айрмонгер, — сказала она.

— Меня зовут Люси Пеннант, — шепнула я.

— Боже, как будто я сама этого не знаю!

— А ты назовешь мне свое имя?

— Знаешь, здесь ходит целая толпа чертовых Люси Пеннант. Их здесь как грязи. Девчонок просто накрыло, они шепчут это себе под нос в судомойнях, на кухнях и в прачечных. «Люси Пеннант» на разные лады — они часто ошибаются. Я слышала, как одна Айрмонгер бормотала что-то о Лерки Пенбраш. Так что, Лерки, меня от тебя уже тошнит, если хочешь знать. Меня от тебя воротит!

— Тогда скажи мне свое имя, если ты его еще помнишь.

— Я помню свое имя. Помню! Кем ты, черт возьми, себя возомнила?

— Я Люси Пеннант. А ты?

— Я его где-то записала.

— Да? И?

— Да, я его где-то записала, чтобы никогда не забыть. Но когда я пытаюсь вспомнить свое имя, то не могу этого сделать. В голову лезет лишь Люси Пеннант. Целых пять минут я была уверена, что я — Люси Пеннант. Но я — это не она, я точно не она. У меня есть свое собственное имя, и я его записала.

— Где?

— Ох, Люси Пеннант, — сказала она со слезами на глазах, — я не могу вспомнить. Просто не могу. Хоть и знаю, что где-то его записала, знаю. Нацарапала ножом. Понимаешь, я искала его в тот момент, когда меня нашел мистер Бриггс. Меня сразу же отправили к миссис Пиггот и в качестве наказания на два месяца послали работать на Свалку. И я еще две недели не увижу свое чайное ситечко. Не знаю, что мне без него делать. А уж два месяца на Свалке…

— Просто за то, что ты ходила по дому?

— Им это не нравится. Они хотят, чтобы ты была там, куда тебя отправили. Теперь я не знаю, смогу ли найти свое имя.

— Мы с тобой, — сказала я, — продолжим поиски. Мы не остановимся до тех пор, пока не найдем его.

— Они могут отправить тебя работать на Свалку за любую мелочь, — сказала она.

— Ну и пусть катятся к черту. Как страшно!

— Было бы хорошо отправиться к чертям вместе с ними, — сказала она, улыбнувшись. Улыбка редко появлялась на ее лице, хотя с ней она выглядела гораздо симпатичнее, пожалуй, даже довольно хорошенькой.

— Мы разыщем твое имя, обещаю, — сказала я.

— Ни о чем другом я и думать не могу, даже здесь.

— Каково там, на Свалке?

— Это ад. Просто ад.

— Расскажи.

— Ты никогда не знаешь, вернешься ли обратно. Тебе приходится быть очень осторожной — земля под тобой может внезапно поплыть, и ты начнешь тонуть. Не знаю, что ждет меня завтра. Возможно, я встречу свою смерть. Держись за свои каминные решетки, держись за них покрепче всю свою жизнь. Но наверху будь острожной и делай в точности то, что они тебе говорят. И ни в коем случае не сталкивайся с верхними Айрмонгерами, с членами семьи, или окажешься на Свалке вместе со мной. Когда ты идешь наверх?

— Как только мистер Бриггс ударит в колокол.

Повествование Клода Айрмонгера продолжается

Последний завтрак

Я не спал. Не мог уснуть. Мои мысли занимала Пайналиппи, и, когда забрезжил рассвет, я встал и в мрачном расположении духа пошел завтракать.