Штабной шатер был разделен на две половины. В первой, тускло освещенной коптящими лампами, стояло чуть больше десятка грубых деревянных стульев. У стены, на походном столике, поблескивал медный кувшин с дрянным вином, окруженный почерневшими кружками.

— Клобук меня накрой, Парус. До чего мне здесь противно, — шепнул ей Калот.

Когда ее глаза привыкли к полумраку, Дырявый Парус увидела на второй половине знакомую фигуру. Человек склонился над столом с картами, за которым обычно сидел Дуджек. Его красный плащ колыхался, как вода под ветром, однако сам человек оставался неподвижным.

— Поганое зрелище, — прошептала Дырявый Парус.

— Я только что об этом подумал, — ответил ей Калот.

Они уселись.

— Как ты думаешь: у него это заученная поза?

Калот усмехнулся.

— Вне всякого сомнения. Верховные маги Ласэны не разбираются в боевых картах. Он скорее погибнет, чем возьмет на себя труд понять, что к чему.

— Правильнее сказать — скорее нас погубит.

— Наконец-то мы сегодня займемся делом, — послышалось с соседнего стула.

Дырявый Парус нахмурилась, поглядев на стул. Он казался темнее остальных.

— Ты ничем не лучше Тайскренна, Хохолок, — укоризненно бросила она. — Радуйся, что я не села на твой стул.

Хохолок снял заклинание. Вначале в сумраке появились его желтоватые зубы, а затем и все лицо. На его плоском, испещренном шрамами лбу и бритом черепе блестели капельки пота. Ничего удивительного: этот маг мог бы вспотеть даже в леднике. Он наклонил голову; выражение лица Хохолка было презрительно-отрешенным. Темные глазки остановились на Дырявом Парусе.

— Ты еще не разучилась работать, а?

Хохолок расплылся в улыбке, отчего его мясистый, свернутый вбок нос стал еще более приплюснутым.

— Если забыла, я напомню: работой называется то, чем ты занималась, пока не приобрела обыкновение укладываться с нашим дорогим Калотом. Пока не стала слишком уж мягкотелой.

Колдунья приготовилась ответить, но Калот ответил первым. Растягивая слова, он произнес:

— Надоело одиночество, Хохолок? Разве я не говорил тебе, что маркитантки потребуют с тебя двойную плату за свои ласки? Но тебе, наверное, жалко денег.

Калот взмахнул рукой, будто прогоняя дурные мысли, и продолжал:

— Есть еще одна простая причина. После гибели Недариана в Моттском лесу Дуджек поручил командование боевыми магами Дырявому Парусу. Нравится это тебе или нет, но здесь ничего не попишешь. Такова плата за твою двойственность.

Хохолок нагнулся и отколупнул кусочек глины, приставший к его атласным туфлям. Просто удивительно, как ему удалось добраться до шатра и не заляпать их целиком.

— Слепая вера, дорогие соратники, — удел глупцов, ибо она… Его прервал резко отдернутый полог шатра. Вошел Дуджек

Однорукий. На висках белела мыльная пена, не смытая после утреннего бритья. В шатре запахло коричной водой.

За многие годы Дырявый Парус не просто свыклась с этим запахом. Он стал для колдуньи символом безопасности, устойчивости, здравого рассудка. Дуджек Однорукий был воплощением всех этих качеств, и не только для нее одной, а и для армии, воевавшей под его командованием. Дуджек остановился посередине, поглядывая на магов. Дырявый Парус откинулась на спинку стула и, полуприкрыв глаза, следила за Железным кулаком. Ей казалось, что три года вынужденного промедления подействовали на него, как возбуждающее средство на старика. В семьдесят девять он выглядел пятидесятилетним. Взгляд серых глаз Дуджека оставался острым и непримиримым. Глаза удивительно сочетались с его худощавым, обожженным солнцем лицом. Он держался прямо, что делало его выше своих пяти с половиной футов. Одеяние Дуджека было простым, и украшения на пурпурно-красных доспехах заменяли темные пятна пота. Пустой рукав левой руки (ее отняли почти по самое плечо) был тщательно заправлен. На ногах командира были напанские сандалии со шнуровкой из акульей кожи. Выше сандалий белели волосатые икры.

Калот достал из рукава носовой платок и бросил его Дуджеку. Железный кулак поймал платок.

— Опять? Проклятый брадобрей, — прорычал он, стирая мыло с подбородка и ушей. — Уверен, он делает это нарочно.

Скомкав между пальцами платок, Дуджек ответным броском вернул его Калоту.

— Итак, все трое здесь. Прекрасно. Сначала о наших повседневных делах. Хохолок, как успехи парней в подземных норах?

Хохолок подавил зевок.

— Сапер по имени Скрипач сводил меня вниз и показал, чего они успели нарыть.

Он помолчал, снимая паутину с парчового рукава, затем взглянул Дуджеку в глаза.

— Еще каких-нибудь шесть-семь лет, и они подкопаются под городские стены.

— Это бессмысленная трата времени, — сказала Дырявый Парус. — Так я и написала в своем донесении. — Она недовольно сощурилась. — Надеюсь, императрица об этом узнает.

Калот что-то пробубнил себе под нос.

Дуджек хмыкнул и едва удержался, чтобы не расхохотаться.

— А теперь, уважаемые боевые маги, слушайте внимательно. У меня две новости. — Он слегка нахмурился. — Новость первая: императрица послала сюда людей из «Когтя». Они проникли в город и охотятся за местными магами.

По спине колдуньи побежали мурашки. Никто не любил, когда рядом появлялись «когти». Отравленные кинжалы этих имперских ассасинов — излюбленного орудия Ласэны — были направлены против всех и каждого. Подданные империи не являлись исключением.

Наверное, Калоту пришли в голову схожие мысли. Он резко выпрямился.

— Если их послали сюда еще по какой-нибудь причине…

— Им все равно вначале придется иметь дело со мной, — перебил его Дуджек, и единственная рука командующего выразительно легла на рукоятку боевого меча.

«Он намеренно говорит подобные вещи вслух — на другой половине есть внимательные уши. Он показывает командующему «когтями», как в случае чего все будет обстоять. Да храни Шеденаль нашего Дуджека!» — подумала колдунья.

— Не думаю, что им так легко удастся справиться с магами Крепыша. Там тоже не дураки, — сказал Хохолок.

Колдунья не сразу поняла смысл его слов. «Конечно. Маги Крепыша и их союзники». Дуджек взглянул на Хохолка и, подумав, кивнул.

— И вторая новость: сегодня мы атакуем Дитя Луны. При этих словах верховный имперский маг Тайскренн встал и медленно направился к ним. Капюшон скрывал улыбку, игравшую на его смуглом лице. Улыбка оказалась мимолетной, и кожа, неподвластная времени, вновь стала гладкой.

— Приветствую вас, соратники, — произнес он.

Тон Тайскренна был одновременно насмешливым и угрожающим.

Хохолок фыркнул.

— Тайскренн, чем меньше лицедейства, тем лучше.