— Несправедлива не жизнь, а люди, — возразил Вацлав. — Однако для воспитанника отцов-иезуитов ты ведешь чересчур смелые речи. Не забывай, мы находимся на территории империи. Здесь и у стен могут быть уши.

— Ясновельможный пан напрасно так говорит, — обиделся Понятовский. — Я целиком на вашей стороне.

— Простите великодушно, пан Станислав, — сказал Вацлав, — я вовсе не имел в виду вас. И потом, что значит — на нашей стороне? Здесь никто не намерен составлять политический заговор.

— И, быть может, напрасно, — тихо заметил Хесс.

Огинский посмотрел на него с легким недоумением и пожал плечами.

— Быть может, — сказал он. — Но я еще не готов к такому разговору, да и не знаю, буду ли готов когда-нибудь. Повторяю, Пауль, я не желаю об этом говорить. Неужто мы не можем найти иной, более занимательной темы для застольной беседы?

— Изволь, — сдался Хесс. — Так ты, выходит, едешь в Петербург? И, верно, через Псков...

— Верно, — сказал Вацлав. — Так получится короче, а у меня нет ни малейшего желания затягивать это путешествие.

— Жаль. Честно говоря, узнав, что ты здесь, я обрадовался. Мне показалось, что я обрел прекрасного попутчика. Что ж, видно, не судьба. Я еду в Смоленск, а это много южнее Пскова. Скоро наши дороги разойдутся — увы, увы! Если, конечно, ты не захочешь сделать небольшой крюк просто для поддержания компании, — добавил он с хитрецой, лукаво улыбаясь Вацлаву.

Огинский помедлил с ответом. Он положил в пепельницу потухшую сигару с изгрызенным концом и сразу же закурил новую, отметив про себя, что, кажется, обзавелся новой дурной привычкой — жевать сигары. Первым его побуждением было ответить на предложение Хесса решительным отказом. В самом деле, чего ради ему давать такой крюк? Вряд ли княжна Вязмитинова будет рада его видеть, да и что может принести эта встреча, кроме разочарования и боли?

Вацлаву вспомнился драгунский полковник Шелепов, сложением и манерами напоминавший огромного седого медведя; вспомнилось и его обещание вызвать на дуэль всякого, кому вздумается обидеть княжну. Разумеется, возможная дуэль нисколько не страшила Вацлава, хотя ему было трудно представить, как это будет выглядеть при такой большой разнице в возрасте и том уважении, которое он испытывал к полковнику. Да и какой смысл в этой дуэли? Не Вацлав был виновником разрыва и, уж конечно, не княжна. Увы, жизнь складывалась так, что те, кого он уважал и любил всем сердцем, постепенно отдалялись от него, волею судьбы переходя из разряда друзей и любимых в разряд чужих и посторонних.

Он прикрыл глаза и увидел Смоленск — горящие стены, рушащиеся стропила, крики людей и животных, грохот орудий, треск огня, лязг железа и свинцовый град, сыплющийся с затянутого черным дымом злого неба. На этом зловещем фоне вдруг проступило лицо княжны Марии Андреевны; Вацлаву почудилось, что княжна глядит на него с затаенным упреком, и он внутренне содрогнулся, внезапно осознав гибельную нелепость своего поведения: как мог он размышлять о политике и нанесенном ему оскорблении, когда речь шла о том, чтобы увидеться с Марией Андреевной?! Как мог он без малого два года прятаться за пустыми глупыми письмами, трусливо избегая объяснения? Политика... Да при чем тут, дьявол, политика?!

Открыв глаза, Вацлав первым делом увидел Хесса, который смотрел на него со странным выражением холодного интереса — так примерно смотрит натуралист на последние судороги пришпиленной бабочки. Встретившись глазами с Огинским, немец моргнул, после чего взгляд его вновь сделался теплым и участливым — настолько теплым и участливым, что Вацлав принял странное выражение его глаз за плод собственной фантазии.

— А что ты намерен рисовать в Смоленске? — спросил он, дабы окончательно развеять неприятное впечатление.

— В основном, кремль и переправу через Днепр, — отвечал немец, с удовольствием возвращаясь к вину и закускам. — Кое-какие пейзажи, виды города с разных точек... Словом, кузен Петер составил для меня целый список, и я очень боюсь не оправдать его доверия. — Он вдруг расхохотался, от полноты чувств стуча черенком вилки по дубовой столешнице. — Вообразите себе, господа, этот чудак хотел, чтобы я сделал для него несколько портретов!

— Что же здесь смешного, ясновельможный пан Хесс? — осторожно удивился Понятовский. — Признаться, я сам хотел просить вас о том же. Я понимаю, что вы торопитесь, но, может быть, на обратном пути...

Его прервал новый взрыв истинно немецкого хохота. Хесс смеялся от души — так, что даже слезы навернулись на глаза и побагровела лысина.

— Майн готт! — простонал он, утирая слезы. — Любезный герр Понятовский, дело вовсе не в спешке! Просто я очень хорошо осознаю границы своих возможностей и вовсе не хочу, чтобы вы, увидев свой портрет, написанный мною, сочли себя оскорбленным и проткнули меня своей шпагой или прострелили мою плешивую голову из пистолета. Я не художник, а всего-навсего родственник художника и его ученик — увы, ученик недостойный и ленивый.

Он поперхнулся куском дичи и мучительно закашлялся, выкатив глаза и сделавшись багрово-синим, как спелая слива. Вацлав, которого два года службы в гусарах благополучно излечили от избытка утонченных манер, привстал со стула и, перегнувшись через стол, несколько раз сильно ударил немца ладонью по жирной спине.

— Благодарю, — просипел Хесс, отдуваясь и утирая слезы салфеткой. Понятовский быстро наполнил его бокал, и немец выпил вино, как воду, в три огромных глотка. — О, благодарю вас, господа. Еще немного, и мой кузен никогда не дождался бы своих набросков... Ха-ха-ха!

Он смеялся так заразительно, что даже Огинский, которому его веселье казалось не вполне понятным, не мог удержаться от улыбки. Что же до хозяина, то он вторил Хессу, всплескивая руками и смущенно прикрываясь салфеткой, очень довольный тем, что все закончилось благополучно.

— А знаешь, Пауль, — задумчиво произнес Огинский, с трудом дождавшись конца этого бурного веселья, — я, пожалуй, переменю решение и поеду с тобой через Смоленск. Надеюсь, ты не откажешься воспользоваться моим экипажем.

— Майн готт! — воскликнул немец с таким энтузиазмом, что Вацлав слегка испугался, как бы он опять не начал хохотать. — Майн готт, вот так удача! Да о лучшем я просто не мог мечтать! Мало того что в твоем лице я обретаю приятного попутчика, так я еще и сэкономлю на проезде! Это надо отметить. Трактирщик, вина! — закричал он, явно забыв, где находится, но тут же спохватился и рассыпался перед паном Понятовским в извинениях, которые были учтиво приняты.

Спать они улеглись уже за полночь, а после полудня явился кузнец — карета Вацлава была готова. Огинский расплатился и, тепло распрощавшись с хлебосольным хозяином, тронулся в путь в компании веселого немца.

Большие и маленькие случайности, из коих складывается человеческая жизнь, переплетаются порою так замысловато и взаимодействуют друг с другом так хитро, что людям в этом видится проявление некой высшей воли. Некоторые называют это промыслом Божьим, иные — роком или судьбою, однако все сходятся в одном: бывает так, что случайная встреча, невзначай оброненное словцо или, к примеру, рессора, лопнувшая именно сейчас и именно здесь, становится причиной удивительных событий. Нет такого бедствия, будь то пожар в крестьянской избе или крушение великой империи, в самой основе коего не лежал бы какой-нибудь пустяк — безделица, на которую никто не обратил внимания. Позже, когда катастрофа уже произошла, изба сгорела, а империя рухнула, докопаться до первопричины сего бедствия бывает весьма затруднительно, а чаще всего невозможно.