Вне всякого сомнения, если бы он обладал хоть капелькой здравого смысла, он бы бежал от нее со всей возможной скоростью. Потому что под внешностью удачливой и успешной хозяйки гостиницы, под ее холодностью и самообладанием он угадывал в Порции существо, старающееся понять, что значит быть женщиной.

Какой-то голосок нашептывал ему, что она нежная, страстная и настолько добросердечная, что это вызвало у него улыбку при мысли о том, скольких неудачников она собрала и пригрела под своим крылом.

Она была редкой и исключительной женщиной, готовой вести войну, достойную Наполеона, с каждым мужчиной, достаточно глупым, чтобы попытаться приблизиться к ней.

Забрав из конюшни свою лошадь, Фредерик направился во владения отца. Да, Порция была отъявленной кокеткой, а Фредерик – идиотом, если у него не хватало силы воли собрать свой манатки и покинуть это опасное место.

Однако, будучи идиотом или, напротив, не будучи им, Фредерик этого не сделал. По крайней мере, пока не сделал.

Миссис Порция Уокер могла быть самим воплощением бед, но она пленяла его, как никакая другая женщина. И он решил, что не уедет, пока не поймет, что его в ней так привлекает.

Приближаясь по обсаженной деревьями дороге к дому отца, Фредерик с неохотой отбросил все мысли о Порции и все внимание направил на предстоящий обед с отцом.

Разумеется, эта тема далеко не так привлекательна, кисло думал Фредерик. После краткой и довольно напряженной вчерашней встречи он не ожидал от лорда Грейстона приглашения встретиться снова. И уж конечно, не ожидал приглашения на обед.

Фредерик мог только предположить, что этот старый негодяй вдруг испытал запоздалое раскаяние и чувство вины из-за того, что при встрече с сыном обнаружил не большую радость, чем в кресле зубодера. Или, что было гораздо вероятнее, хотел удостовериться, что Фредерик не имеет намерения задерживаться возле Оук-Мэнора на длительное время.

В любом случае это приглашение обеспечивало, по крайней мере, возможность достичь поставленной цели в Уэссексе.

Отдав поводья, груму, Фредерик вошел в дом и позволил Моргану отвести себя в дальнюю гостиную, где нашел отца стоящим возле длинного ряда окон, обращенных к саду.

На мгновение Фредерик замешкался на пороге. Как всегда, он испытал неприятное сосущее чувство, сосредоточенное где-то внизу желудка, которое посещало его всякий раз при встрече с отцом. И дело было не в том, что лорд Грейстон был таким устрашающим. Как и Фредерик, он обладал стройной фигурой и мягким характером.

Но даже ребенком Фредерик чувствовал неловкость, которую отец каждый раз испытывал при встрече с сыном.

Будто только мрачная решимость давала ему силы вынести несколько минут в обществе Фредерика.

Фредерик встряхнул головой, противясь желанию повернуться и бежать отсюда. Он больше не был ребенком, которого ранила неприязнь отца.

Он стал мужчиной и приехал сюда с определенной целью, он хотел покончить с этим, чтобы спокойно вернуться в Лондон и заниматься своими делами.

Лорд Грейстон медленно обернулся, и его бледные голубые глаза потемнели от какого-то трудно определимого чувства, прежде чем он сумел налепить налицо привычную деревянную улыбку.

– Фредерик, благодарю тебя за то, что приехал.

Не желая показаться трусом, Фредерик заставил себя пройти по персидскому ковру через комнату и остановиться в центре гостиной.

– Должен признаться, меня удивило ваше приглашение, – безразлично-вежливо сказал он. – Вчера мне показалось, что мое присутствие не доставило вам удовольствия.

Отец вздрогнул, будто Фредерик сумел ударить его в больное место.

– Вовсе нет. Такого никогда не было… Просто ты застал меня врасплох.

Фредерик скривил губы:

– Да, конечно. Мне следовало прислать письмо и предупредить вас, что я буду по соседству, следовало подождать формального приглашения. Но дела возникли неожиданно, и мне показалось…

– Фредерик, тебя всегда ждет прием в этом доме, – резко перебил его отец. – Если тебе показалось, что это не так, прошу прощения.

Теперь Фредерик почувствовал, что его застигли врасплох, и удивленно захлопал глазами. Впервые за всю его жизнь отец показал, что не считает его визит нежелательным вторжением, которое приходится терпеть.

– Благодарю вас, отец.

На них снизошло неловкое молчание, лорд Грейстон боролся с собой, решая, как обращаться с чужаком, оказавшимся, к несчастью, его сыном. С очевидным усилием он сделал шаг к буфету и принялся разливать вино из хрустального графина в два маленьких стаканчика.

– Выпьешь со мной шерри?

– Да, благодарю вас.

Передавая Фредерику стаканчик, лорд Грейстон отступил на шаг и обежал взглядом отлично сшитый на заказ серый сюртук Фредерика и его черные панталоны.

– Видно, что жизнь в Лондоне тебе подходит, – пробормотал он.

Фредерик едва заметно пожал плечами, стараясь подавить начинающее закипать раздражение, в отличие от брата успех в жизни дался ему нелегко.

Если он имел намерение узнать от отца что-нибудь, представляющее ценность, следовало каким-то образом вовлечь старика в разговор, создав для того ложное ощущение комфорта.

– Я сумел выжить, – небрежно сказал он.

– Я бы сказал, более чем выжить. – Улыбка тронула губы старика. – Я всегда представлял, что инженеры всего-навсего строят мосты, но, похоже, у тебя более широкие интересы.

Фредерику удалось скрыть удивление. Он готов был поспорить на последний соверен, что отец не имел понятия о том, что у сына свое дело, не говоря уж о том, что его сын инженер.

– Я уже построил причитающуюся мне долю мостов и множество железных дорог, но верно и то, что мои интересы достаточно широки. Возможно, даже слишком широки, – многозначительно заключил он. – Когда-то у меня было спокойное дело с немногочисленным штатом работников, а теперь выходит, что я приобрел несколько товарных складов и у меня десятки служащих. И это требует изрядного внимания.

– Эти служащие – изобретатели, да? – спросил отец, снова удивив его.

– По большей части они мечтатели, но внушают надежду, что однажды их разнообразные идеи станут реальностью.

– И ты их поддерживаешь, пока эта реальность не наступит?

Фредерик кивнул, не добавив, что и сам помогает изобретателям собственными знаниями и сноровкой, когда в этом возникает необходимость. Мечтатели, как теперь он убедился, редко обладают обычным здравым смыслом. Они могут делать самые невероятные изобретения, но не сознают, что их чертежи слишком сложны, чтобы их можно было воплотить, или настолько нелепы и туманны, что для них едва ли можно найти рынок сбыта.

– Я рассматриваю их как капиталовложение, а точнее сказать, как вложение в многочисленные патенты.