Одно он знал точно: как бы в будущем все ни сложилось, Дженнифер он не должен потерять и сделает для этого все возможное.

Огромный серебристый лайнер, протаранив густые перистые облака, стал быстро сближаться с землей. Колесами шасси он коснулся посадочной полосы, затем, словно не полностью доверяя ей, слегка подпрыгнул, как бы пробуя ее на прочность, и только после этого уже приземлился окончательно, бодро покатив по мокрому после дождя бетону. Подали трап, и вскоре Ник проследовал в зал прилета аэропорта Хитроу.

Он был раздавлен расставанием с Лизой, тяжелым сном и болезненными мыслями. Ехать домой совсем не хотелось. Прежде чем встречаться с Анной, нужно хоть немного разобраться в самом себе и в своих чувствах. А так как он должен был прилететь только на следующий день и не успел сообщить жене об изменившихся планах, Ник решил позвонить отцу, который будет рад приютить его ненадолго. Они давно не виделись, так что приезд сына, пусть и такой внезапный, станет для старика приятным сюрпризом.

– Привет, пап, – сказал он как можно более оптимистичным тоном, когда услышал в трубке раскатистый баритон отца.

– Ники?! Как ты там? Когда возвращаешься?

– Да я, в общем-то, уже вернулся, звоню из аэропорта.

– Как отдохнул? Как тебе Венеция?

– Отдохнул замечательно. Венеция божественна. Подробнее расскажу при встрече.

Ник понимал, что отец не упустит случая пожурить его за редкие визиты, и рассчитывал на это.

– При встрече! Как же! Да я сто раз умереть успею, пока ты найдешь время, чтобы навестить меня, – немного сварливо заметил отец, заглотнув наживку.

А что, если я прямо сейчас приеду? – немедленно воспользовался ситуацией Ник. – Анна меня только завтра ждет. Когда еще такой случай пообщаться выпадет?

И вот он уже ехал в такси, пытаясь мысленно подобрать слова для разговора с отцом. Однако фразы давались с трудом, уж больно тема была непростая. В конце концов Ник решил положиться на импровизацию.

Древние греки считали, что тайная жизнь требует невидимых чернил. Между строк обычного письма они писали молоком свое главное послание. И только посвященный в тайну, посыпав невинную на вид бумагу угольной пылью, мог прочитать его. Что было в обычном письме, не имело значения – имела значение жизнь, которая сияла невидимыми вспышками… до этого момента.

«Похоже, что теперь и моя жизнь записана невидимыми чернилами, – подумал Ник. – Трудно будет открыться отцу, но сделать это надо».

Вынырнув из омута своих мыслей, он посмотрел в окно машины.

Ник любил Лондон и, возвращаясь из поездок, всегда ощущал радостное волнение при встрече с родным городом. И сейчас испытывал те же чувства.

«Если вы устали от Лондона, то, значит, устали жить, потому что здесь есть все, чего можно ждать от жизни», – еще в восемнадцатом веке писал Сэмюэл Джонсон. И с годами эти слова не стали менее актуальными. Ник никогда не уставал от Лондона. В его представлении Лондон напоминал огромный дом с множеством комнат, причем ни одна не была похожа на другую, а от такого разнообразия устать невозможно.

В Челси с его неподражаемой атмосферой фешенебельности и покоя, светскости и уюта даже водитель такси сбросил скорость, дабы не выбиваться из общей идиллии. Ник всегда чувствовал ностальгию при виде этих с детства знакомых улиц.

А вот наконец и Чейни-Уок – оазис спокойствия и размеренности на берегу Темзы. Ник попросил водителя остановить машину у небольшого дома, украшенного цветами в декоративных горшках.

Раньше этот старый дом с деревянными жалюзи был наполнен голосами и смехом. Но мама умерла, а они с сестрой, обзаведясь собственными семьями, упорхнули из родного гнезда. И теперь отец живет здесь один. Сколько его ни уговаривали, он не захотел переезжать ни к сыну, ни к дочери. Слишком много дорогих воспоминаний было связано у него с этим местом.

Растительность вдоль дорожки, ведущей к дому, под летним солнцем сильно разрослась. Кроны деревьев смыкались над головой, рассеивая свет и создавая приятную тень. Недавно прошел дождь, воздух был напоен зноем и влагой. Нику показалось, что он очутился в субтропическом заповеднике, отделенном от остального мира тысячами миль.

– Ники, я тебя целую вечность не видел, – закричал от двери отец, вышедший ему навстречу. – Молодец, что приехал. А то я уже начал за тебя беспокоиться, и вообще!

Обняв сына, он придержал дверь, чтобы Ник закатил чемодан, и они прошли в гостиную, где удобно расположились в английских креслах в стиле кантри. Но отец тут же вскочил, вспомнив, что у него есть бутылка хорошего виски.

Пока он суетился ради «дорогого гостя», Ник огляделся.

За годы, прошедшие после маминой смерти, здесь ничего не изменилось. Когда ее не стало, для отца время будто остановилось. Видимо, так ему легче было справиться с горечью невосполнимой потери и с одиночеством, которое все эти вещи, хранящие память о ней, немного скрашивали.

«А старик сдал», – подумал Ник, переведя взгляд на отца. Высокий, статный, он вроде бы даже стал меньше ростом, ссутулившись под тяжестью прожитых лет. Пышная седая шевелюра, которой отец всегда гордился, изрядно поредела. И прежде горящие юношеским задором глаза потускнели.

Но уже одно его присутствие оказывало на Ника благотворное действие. Покой, невозмутимость и уверенность, исходящие от него, словно наполнили Ника воздухом и светом, заодно прочистив ему мозги.

– Ну, давай, выкладывай, что случилось, – сказал отец, наливая в стаканы виски. – Я ведь понимаю, что ты примчался ко мне прямо с самолета не просто потому, что соскучился, как бы мне этого ни хотелось.

– Ты веришь, что у каждого человека на земле есть своя половинка? – спросил Ник.

– Я верю. Но мне повезло в жизни, ибо твоя мать и была моей половинкой.

– Я много думал… – тщательно взвешивая каждое слово, вновь заговорил Ник. – Мне кажется, что мужчина или женщина, тонущие в своих сокровенных мечтах о жизни, которой у них нет, внезапно оказываются у двери в стене. Они открывают ее. А за дверью – та самая жизнь, и мужчина или женщина, для которых эта жизнь привычна. Там необязательно будет все, чего они хотели, чего-то может и не хватать, но именно там их тайные мечты становятся явью. Там их настоящий дом, их возлюбленные.

– Если я правильно понимаю, ты влюбился и теперь разрываешься между семьей и женщиной из «жизни за дверью», согласно твоей метафоре.

– Ну да, что-то в этом роде.

– Видишь ли, я плохо разбираюсь в таких вопросах и потому вряд ли смогу быть тебе советчиком. Когда я вижу супружеские пары, которые то сходятся, то расходятся, то ссорятся, то мирятся, то изменяют друг другу… я смотрю на них как на марсиан, и их отношения для меня так же непостижимы и странны, как жизнь на другой планете. А иногда мне кажется, будто это я сам какой-то странный, будто не на земле живу или устроен иначе, чем остальные мужчины. Конечно, до свадьбы я, как большинство молодых людей, знал трех или четырех женщин, но потом встретил твою мать. Мы сразу же влюбились друг в друга, поженились, и я больше никогда – слышишь? – никогда не взглянул ни на одну женщину. А мне представлялось немало весьма соблазнительных возможностей, ведь у нас была масса друзей, но такой вопрос ни разу даже не встал ни для меня, ни тем более для твоей матери.