Но придерживаться принципов в теории — одно дело, а видеть их в действии — совсем другое. Ивлин никогда не придавала особого значения хорошим манерам. Но сегодня женщины вокруг нее вели себя так, что она невольно холодела.

Оторвав взгляд от своего печенья, она увидела, что Тедди наблюдает за ней со странным выражением на лице.

— Ивлин… не надо больше ходить на такие марши, хорошо? — попросил он.

— Не понимаю, какое тебе дело до того, буду я на них ходить или нет.

— Я не шучу. Если хочешь, продавай газеты, носи щиты — вряд ли при этом ты пострадаешь, разве что кто-нибудь начнет швыряться в тебя гнилыми фруктами. Но от таких акций, как сегодня, держись подальше, ладно?

— Посмотрим, — отозвалась Ивлин. Случившееся потрясло ее сильнее, чем она соглашалась признать. Но это еще не значило, что теперь Тедди вправе командовать ею.

— Ивлин, тебя могли убить, — не успокаивался он, и она нетерпеливо отмахнулась:

— Ой, не будь таким занудой. Неужели у тебя нет такого, ради чего ты готов рискнуть жизнью?

— Будь я проклят, если такое у меня когда-либо появится, — заявил Тедди. — Уж точно я не стал бы умирать ради чего-то. Если только ради кого-то.

— А, ради людей.

Ивлин мрачно задумалась о том, что, видимо, в этом и заключается разница между ней и Тедди. Она понимала, что кому-то придется рисковать жизнью — к примеру, чтобы спасти Хетти из горящего дома, — но, если уж на то пошло, никогда не могла представить себя в этой роли. Гораздо проще было воображать свою гибель за дело освобождения женщин. Но Тедди, такой осмотрительный и благоразумный, Тедди наверняка бросился бы в огонь не задумываясь, чтобы спасти Хетти.

Мысль оказалась угнетающей, и, чтобы отвлечься, Ивлин отломила печенье и заговорила:

— Лучше бы ты не забивал себе голову мыслями о спасении меня из горящего дома. Благодарю покорно, но я как-нибудь справлюсь сама.

— Ах, эти современные женщины! — воскликнул Тедди, протянул руку, забрал остаток печенья и отправил его в рот. — Сплошная романтика!

Нелл вопила во весь голос. Все началось с возгласов: «Голоса женщинам! Голоса женщинам! Голоса женщинам!»

Но по мере того как шум усиливался — свистели полицейские, визжали женщины, выкрики стали менее связными и слились в яростный, невнятный, радостный и гневный вой.

Вот это ей по душе! Вон они, эти люди, которые всю жизнь угнетали ее и ее близких: полицейские, политики, богачи, мужчины. Она размахивала тростью и орала. Может, ее арестуют. Ну и пусть, ей плевать! Нелл еще ни разу не попадала под арест, но всегда втайне хотела этого.

Но вдруг ей подумалось, что в случае ареста она лишится работы, а этого никак нельзя допустить. Поэтому на самом деле она не ударила ни одного полицейского и не разбила ни единого окна. Зато примкнула к толпе юбок, напиравших на полицейский кордон, и надрывала глотку вместе с ними, вкладывая в крики всю свою ярость: на фабрику, где ей платили вполовину меньше, чем мужчинам, на дни стирки, из-за которых ей приходилось пропускать школу, на мальчишек и девчонок Кони-лейн. Выплескивала накопившуюся злость на весь огромный мир, мир мужчин.

И ей это адски нравилось.

О выступлении суфражисток написали две газеты — «Дейли скетч» и «Дейли грэфик».

В доме Ивлин читали только «Таймс». Поэтому она лишь в понедельник вечером узнала, как преподнесли случившееся читателям.

В понедельник после школы она задержалась на уроке музыки и домой вернулась лишь в шестом часу. И едва успела переступить порог, как Кезия, очевидно поджидавшая ее, вылетела из гостиной.

— Ну, знаешь ли! Ты все-таки напросилась! Папа так зол, что буквально мечет громы и молнии. Кто-то у него на работе показал ему газету со статьей, там был снимок, а на снимке — вы с Тедди. Скандал будет ужасный.

— Да ну? — отозвалась Ивлин, снимая школьное пальто и шляпку так беспечно, как только могла. — А по-моему, если я и решила провести воскресный день, побывав в Букингемском дворце, папу это совершенно не касается.

— Ничего себе! — восхитилась Кезия. — Посмотрим, как ты скажешь то же самое в глаза папе.

— Запросто, — ответила Ивлин, и в этот момент дверь кабинета отца открылась и на пороге возник он сам с непривычно хмурым видом.

— Можно тебя на минутку, Ивлин?

Отцовский кабинет считался территорией, запретной для детей во всех случаях, кроме из ряда вон выходящих. Таких, как день, когда Тедди и Ивлин сбежали из дома, чтобы поступить в цирковую труппу. Или когда Ивлин выиграла школьную стипендию. Или тот ужасный день, когда их крошечный брат умер от скарлатины в возрасте одного месяца от роду. Сколько бы раз Ивлин ни твердила себе, что она уже почти взрослая, в кабинет к отцу она шла с тем же отвратительным ощущением упавшего сердца, как и к школьной директрисе.

Мистер Коллис сидел за столом, перед ним лежал номер «Дейли грэфик», который он протянул Ивлин.

— Ивлин, не будешь ли ты так любезна объяснить мне, что все это значит? — спросил он.

Ивлин взяла газету. Прямо под заголовком «Суфражистские беспорядки у Букингемского дворца» была помещена фотография, сделанная во время марша. На переднем плане Тедди — на его лицо падала тень от шляпы-канотье, тем не менее это был определенно он. Еще четче получилась Ивлин в нескольких шагах за ним: с неопределенным, довольно отчужденным выражением она смотрела на толпу.

Вот ведь как, мелькнуло у нее. О более эффектном разоблачении она не смела и мечтать. Отложив газету на стол, она произнесла, старательно изображая почти полное безразличие:

— Ну что ж. Поскольку вы с мамой решили, что мне нельзя продолжить образование, я всерьез заинтересовалась правами женщин. Внезапно оказалось, что они… имеют ко мне настолько непосредственное отношение, что мы с Тедди побывали на суфражистском митинге у Альберт-холла. И это было так любопытно, что я вступила в хампстедскую организацию суфражисток. А в выходные мы ходили к Букингемскому дворцу, и знаешь, в этом нет ничего предосудительного. Если уж на то пошло, закон нарушали сами полицейские, и…

— Довольно! — Отец уставился на нее. — Ивлин, это совсем не шутки. По-моему, ты даже не представляешь себе, с кем связалась. Ты не знаешь — да и откуда тебе знать? — что творят эти женщины. А именно — действительно опасные и бессмысленные акты насилия. Ты попадешь в тюрьму. Ты можешь погибнуть. На свете мало вещей, ради которых стоит умирать, Ивлин. Неужели это одна из них?

На Ивлин вдруг накатило внезапное и совсем не подобающее почтительной дочери желание расхохотаться.

— Но послушай, папа, — ответила она так терпеливо, как только могла, — конечно же, я все это знаю. Вчера я шагала рядом с женщинами, побывавшими в тюрьме. Они совсем не такие, как ты думаешь. Мне кажется, если бы ты познакомился с ними, они бы тебе понравились.