Но не достроили. Во-первых, хрен его знает, зачем оно надо. Во-вторых, деньги закончились. И не то чтобы в процессе стройки казенные деньги пролюбили, а так… заткнули более насущные дыры. Область-то небогатая. А тут в округ назначили нового полпреда. А губернаторы уже все назначенцы. Кроме этого. А полпреду заняться нечем. И руки чешутся последнего избранного губернатора поменять. А тот уже двадцать лет царапается. И уже трех полпредов пережил. Надо сказать, что губернатора этого все знают. И относятся к нему все по-доброму. Но всерьез не воспринимают. А ему и нормально. И вот сообщает ему добрый человек, что снимут его за недостроенный перинатальный центр. И сделает это лично Путин во время своего визита, устроив показательную порку. А до визита остается три (!) дня. Ох ты, черт, не было печали!

Что делает нормальный русский человек в такой ситуации? Правильно. Он тоже выпил. И стал звонить друзьям. Он же все-таки избранный, а не назначенец какой, поэтому друзей у него — достаточно. Собрались мужики. Выслушали. Серьезная задача. Выпили. Подумали. Еще выпили. А потом один говорит: «Что там делать-то надо, чтоб закончить?» Губернатор: «Все! Там стены голые!» Почесали в затылках. «Ладно, не бздымолис! Краску я тебе дам. И оттенки повеселее выберем», — говорит самый трезвый. Другой вторит: «Я двести таджиков загоню! Закатают все! И еще улицу Коли Мяготина закрасят!» Губернатор еще трезвый: «Не п…зди! Откуда у тебя двести?! Сто дай». Ну, вот, вроде и вырисовывается. Стоп! Кровати-то где взять? «У тебя пионерские лагеря остались?» — «Да есть какие-то»… «Ну и раздербань! Вывези все кровати. А мы здесь как-нибудь подшаманим. Главное, чтоб простыни крахмальные! И наволочки чистые!» Уф. Ну, вот, вроде все и решилось…

Подожди! Дак его же надо до приезда Путина роженицами наполнить! Где взять-то?! «Фигня делов! У тебя роддома есть? Вот и свези оттуда! Самых веселых и красивых. Какие царю нравятся. Денек полежат. Путину покажутся. Развезешь обратно». И тут губернатор протрезвел: «Подожди! А если вдруг они рожать начнут?! Или, не дай бог, еще что! Да и краской надышатся. Я на это не могу пойти! За меня все-таки люди голосовали. Не буду я так делать. Пусть лучше снимают меня на хрен!!!» — «Да ладно, подожди ты, не горячись. Сейчас что-нибудь придумаем».

И придумали. Навезли веселых улыбчивых комсомолок. Уж где набрали — не скажу. Привязали к животам большие подушки. И разложили по койкам на крахмальные простыни в сверкающем, новом, свежевыкрашенном перинатальном центре. Перекрестились и стали ждать Путина.

Путин не приехал. А сняли губернатора за другое.

У нас в деревне участковый был — хороший парень. Саша звали. Сам из Артемовского. И вот ему звание дали. И приехали они в деревню отметить. Выпили, то да се, в баню сходили и поехали домой.

Жена за рулем, он рядом. И по дороге что-то повздорили между собой. Ну, выпивши, всяко бывает. И он посреди дороги в сердцах вышел, дверью хлопнул и пошел пешком. А жена говорит: «Ну и хрен с тобой». И поехала дальше.

Недалеко еще отъехала, а его машина сбила. Насмерть.

Трое детей. Старшему — шесть, младшему — год. И жилье служебное. Выселяют сейчас.

И ведь любили друг друга — зачем поругались?

Чекист Павел Корнель был сотрудником ИНО (Иностранный отдел НКВД) и с 23-го года работал в Берлине. В 37-м году его отозвали из Германии и откомандировали в Свердловское управление НКВД. И вот Павел Корнель прибыл из Берлина в Свердловск и приступил к своей нелегкой службе. Что там Берлин? — тишь да благодать, Гитлер у власти, везде порядок, а по утрам кофе с булочкой. А тут Свердловск, 37-й год. Все бурлит. Куда ни глянешь по сторонам — везде идет последний и решительный бой. И все острее классовая борьба. Рука бойцов колоть устала. И бедный чекист, не выдержав такого контраста, будучи дежурным по управлению, среди ночи, своей чистой рукой и с горячим сердцем, бескорыстно воспользовавшись служебным положением, по прямому набрал наркома Ежова: «Але, але! Свердловск на проводе! Товарищ нарком! Дежурный по управлению капитан Корнель докладывает: Николай Иваныч, дорогой, как честный человек и член ВКПб, не могу молчать! Здесь творится форменная контрреволюция, порочат честных людей! Расстреливают верных ленинцев! По ложному доносу посадили все руководство железной дороги! Пьют на работе с утра до вечера… Да, Николай Иванович, так точно! Никому, кроме вас! Есть хранить молчание! Так точно! Служу трудовому народу!..»

И Павла Корнеля не расстреляли! Его даже отправили на повышение в Ульяновск. Правда, при этом расстреляли его непосредственного начальника Дмитриева. А Корнеля расстреляли уже потом в Ульяновске.

Откуда знаю? Разговаривал с человеком, который занимался его реабилитацией.

У нас оперативка идет, а тут мужик приехал, в коридоре стоит. Крестьянин такой натуральный. Руки здоровенные, потрескавшиеся, в мозолях. С котомкой. Стоит и терпеливо ждет.

— Что у вас случилось?

— Да я приехал издалека, мне б с сыном повидаться. Мать сдала его к вам на реабилитацию, а я не видел его давно, врозь живем. Мне б только повидаться. Я вот гостинец ему привез, — показывает на котомку.

— Ладно, сейчас после оперативки решим.

Так он простоял всю оперативку возле двери, переминаясь с ноги на ногу, теребя свою котомку.

Надо сказать, что мы стараемся, чтоб в период реабилитации родители меньше общались, потому что после таких общений дети становятся шальные и невменяемые и, в конце концов, бегут, и все начинается снова.

Стали его отговаривать, а он все одно:

— Сына давно не видал, соскучился. Повидаться хочу, гостинец передать… Ехал за тыщу верст. Не откажите.

Ну, жалко уже человека стало.

Макс говорит: «Ну, давай под мою ответственность тогда. Пусть человек повидается, поговорит с сыном».

Мужик аж расцвел:

— Вот родные! Вот уважили! Спасибочки вам!

Макс посадил его в машину и повез на Изоплит. И всю дорогу мужик рассказывал, как он соскучился по сыну, как он в детстве носил его на руках, ездил с ним на покосы, ходил на рыбалку. А ближе к Изоплиту примолк…

И вот заходят они, отца проводят в столовую и приглашают сына.

Заходит сын, видит отца. Замер на пороге.

— Папа!

Отец вскакивает с криком: «Сынок!», подбегает к сыну и… с размаху отвешивает ему здоровенную оплеуху! И еще! Тут же заученно бьет его коленом в самое дорогое. Сын с воплем складывается пополам, а соскучившийся отец смотрит на него и говорит:

— Ты, гад, козел, всю жизнь мою поломал…

Обошел и со всей дури, как пробивают пенальти, пнул ему под зад. Сын рухнул. Отец посмотрел по сторонам ошалевшими глазами и говорит: