его философский взгляд в сторону уничижительной моральной оценки. Жизнь профессиональной проститутки связана с социальными и экономическими обстоятельствами, подчеркивает Эвола, и «лучше говорить о типе античной или восточной гетеры». Представляется, что, по сути, Вейнингер именно это и имел в виду, использовав здесь лишь неудачное слово «Dirne» — «проститутка».

Эвола сходится с Вейнингером в понимании сущности гетеры и матери. Мать ищет мужчину, чтобы зачать и родить, гетера — ради эротического опыта самого по себе. При половом акте женщина-мать «вбирает ощущения в себя» (Вейнингер), «чувствует приумножение, прирост бытия» (Эвола). А женщина-гетера (или любовница) хочет «опьянеть до потери сознания от сладострастного наслаждения», «исчезнуть, уничтожиться», «ищет в нем своего конца» (Вейнингер), испытывает в нем экстатический порыв разрушения и саморазрушения (Эвола).

Не будем обсуждать здесь неполноценность выделения только двух этих типов женского начала, это увело бы нас в сторону, хотя мы обязательно сделаем это позже. Пока важно, что два рассматриваемых автора, создавшие наиболее обширные работы по философии пола на Западе, выделив два эти типа, высказались при этом о материнском типе с презрением. Вейнингер, как было сказано, писал, что женщина-мать интеллектуально и духовно стоит ниже гетеры и никогда не может быть для мужчины «Музой». Эвола, который считал, что цели воспроизводства рода разрушают всю магию эротизма и полового акта, вторил этому: гетера «способна приближаться к более высоким измерениям».

Это уже легко приложимо к утвердившимся сегодня стихийным представлениям: материнство «котируется» в западном обществе все меньше. Эмансипация женщины превратилась в постепенный переход от материнства к гетеризму.

Но не к тому гетеризму древности, который описывал Бахофен. Напомню, одной из его характеристик было постоянное насилие физически более сильных мужчин над физически более слабыми женщинами. Мужчины были эротически активны и звероподобны, и Бахофен даже связывал появление амазонок с местью женщин за себя и необходимостью «приручения» этих мужчин.

В начале XXI века это не актуально. В обществе потребления не требуется послушный работник, который будет обеспечивать пропитание — для этого больше не нужно в поте лица возделывать землю, так что «приручение» вообще ни к чему. В информационном обществе при наличии секспросвета и порнографии, а также преследований за «харассмент», не нужны амазонки. Мужчины становятся слабыми и невротичными. Надвигающийся новый гетеризм — это не царство сплошного насилия мужчин над женщинами, а царство перверсии. Впрочем, в главном он соединяется с древним гетеризмом — в основе его «ведьмовская» женская энергия, которую и показывает фон Триер в фильме «Антихрист».[1]

Нельзя принять то, что эти определения, эти типы исчерпывают женщину. Женское начало не может сводиться к материнству и ненасытному эротизму гетеры. Даже на обыденном уровне очевидна еще одна роль женщины, связанная с душой.

Начиная основную часть своего исследования, именно ту, в которой делаются уничижительные выводы относительно женщины, Вейнингер называет то, что он собирается изложить, характерологией. Свою характерологию он основывает на теории половых типов и промежуточных половых форм (любой человек находится на определенной точке континуума между абсолютным мужчиной и абсолютной женщиной, любой человек содержит в себе определенные доли мужского и женского), это отражено в названии его сочинения — «Пол и характер». Он делает заявку на то, что эта характерология способна преодолеть тупик современной ему психологической науки, которая частью своей сводит всю психическую жизнь к ощущениям, а частью вообще отказывается заниматься духовными явлениями. Но есть проблема, говорит он. Проблемой психологии, характерологии, является вопрос о существовании души. «Есть ли душа? И каково отношение души к психическим явлениям? Понятно теперь, почему до сих пор не существовало никакой характерологии. Объект этой науки, характер, сам по себе проблематичен». И далее: «Соединение характерологии с учением о душе нанесло ей наибольший урон».

Спотыкаясь таким образом о понятие души, не давая никакого разрешения указанного противоречия, Вейнингер в дальнейшем по ходу текста смешивает душу с кантовским трансцендентальным «Я» и приходит к тому, что душа наличествует только у мужчины: «Личность и индивидуальность, (умопостигаемое) „я“ и душа, воля и (умопостигаемый) характер — всё это одноименные понятия, которые присущи мужской половине человеческого рода и чужды женской его половине».

Здесь, конечно, кроется принципиальное непонимание Вейнингером того, что есть душа. Философы, которые пишут о душе, связывают ее именно с женственностью. Не постигая душу, Вейнингер пишет, что материя, пока она не обрела форму (и женщина, пока она не соединилась с мужчиной), пуста.

А русский философ Владимир Соловьев, бывший современником Вейнингера, один из основных софиологов, то есть представителей религиозно-философского учения о Софии, писал, что София, вечная женственность, есть Душа мира, которая соединяет Бога с земным миром. Более того — она есть замысел Бога о мире. Земная материя одушевлена божественным замыслом.

Николай Бердяев, испытавший влияние Соловьева, после выхода в свет русского перевода «Пола и характера» пишет рецензию под заглавием «По поводу одной замечательной книги». Высоко оценивая Вейнингера как «замечательного психолога, ясновидца душевных стихий», чьи «заслуги перед психологией будут еще признаны», в то же время критикует его выводы относительно женщины. Христианство видит в женщине большее, чем два типа — матери и проститутки, говорит Бердяев.

«Только вера в Христа могла бы спасти Вейнингера от мрачного взгляда на женщину. Он увидел бы, что кроме проститутки и матери, есть же жены-мироносицы… Положительный смысл бытия — в небесной эротике, как то открывается религиозному сознанию на предельных вершинах. Эротика же Вейнингера призрачна, в ней не достигается реальное бытие. Культ Мадонны для него — обман, мечта любви — иллюзия. Человек остается сам с собой, один, ему недоступна реальная любовь к другому и другим. Вейнингер призывает к героическому усилию самоспасения, освобождения собственными силами от плоти, от этого мира, от женщины. Но помощи неоткуда ждать, благодати нет. В этой идее самоспасения есть гордыня и сомнение».

Всё это так. Однако гордыне вейнингеровского «Я» ничего не было противопоставлено. Никакая модель женщины, альтернативная моделям Вейнингера и Эволы, не была построена. Существуют построения софиологии, но они не были привязаны к судьбе реальной земной женщины. А то, что протранслировали Вейнингер и Эвола, описало и предвосхитило судьбу женщины и семьи на Западе. Бердяев в своей статье назвал Вейнингера «сыном немецкой духовной культуры» и сказал, что он «гениально отражает тот кризис родовой стихии, который так болезнен для современного человечества». Ну так создаваемая им модель женщины и есть порождение немецкой и в целом западной духовной культуры. Оформившаяся в ходе кризиса родовой стихии. Дальнейшее мы видим в фильме фон Триера «Антихрист».

Интерпретация фильма «Антихрист»

Происходящее с героиней фон Триера