земли зла, яко хто учинил кое зло, татбу, или разбой, или кую лжу, или неправду, той никако не будет жив. Аще ли велики болярин, или священник, или инок, или просты, аще и велико богатьство имел бы кто, не может искупитись от смерти, и толико грозен бысь». По мнению авторитетных исследователей, «Сказание…» — «своего рода модель царского поведения»[119].

Особняком в русской мысли того времени стоит «Послание митрополиту Даниилу» Фёдора Карпова (20–30-е гг. XVI в.). Автор — боярин, дипломат, высокообразованный человек — среди прочего пишет, ссылаясь на Аристотеля, что государство должно управляться по правде и по справедливым законам (судя по контексту, понимаемым как нравственные, а не правовые нормы), использует понятие «дело народное» (очевидная калька «республики»), его настрой в отношении существующих порядков заметно критичен. Но политические идеалы Карпова сформулированы слишком расплывчато для того, чтобы можно было сделать о них какие-то более конкретные выводы.

Важно отметить в официальном дискурсе описание верховной власти как чужеземной по происхождению — в «Сказании о князьях Владимирских» (1-я пол. XVI в.) говорилось, что родоначальник династии московских самодержцев Рюрик был прямым потомком брата римского императора Августа — Пруса. «„Сказание“ было целиком и полностью мифом о правителе — иначе говоря, в отличие от обычных европейских мифов о троянском родоначалии, в нём не было и намёка на связь между русским народом и мифическими троянскими переселенцами»[120].

Европейский контекст: Франция

Но действительно ли власть московских монархов была уникальной для Европы позднего Средневековья — раннего Нового времени? Для того, чтобы ответить на этот вопрос, необходимо сделать хотя бы краткий экскурс в европейскую историю второй половины XV — первой половины XVI в.

Начать, очевидно, следует с Франции, ибо там в указанный период королевская власть была наиболее сильной. В частности, во время Столетней войны она получила возможность создать постоянную армию, содержавшуюся за счёт прямого налога — тальи (им облагалось в основном крестьянство). Людовика XI, хитрого и жестокого политика, при котором происходил решающий этап централизации страны, нередко сравнивают с правившим почти одновременно Иваном III. И впрямь: при сопоставлении двух этих монархов возникают иногда поразительные параллели. Например, в 1477 г. во время войны с Бургундией Людовик повелел изгнать из только что захваченного города Арраса 12 тыс. человек и заменить их таким же количеством людей из других регионов Франции. Внешне это очень похоже на выводы из Новгорода, происходившие немногим позже. Но есть и серьёзные отличия, хорошо подчёркивающие московскую специфику. Во-первых, аррасские депортации производились в период войны, меж тем как выводы из Новгорода — в мирное время, через десять лет после его присоединения, и стали нарушением договора великого князя с новгородцами. Во-вторых, аррасский эксперимент полностью провалился. Вот что пишет современный биограф ЛюдовикаХ! Жак Эре: «…злосчастная попытка колонизации продлилась недолго. Уже в декабре 1482 года [т. е. ещё при жизни Людовика] беглецам, поселившимся в землях Максимилиана [эрцгерцога Австрии] и депортированным во французские города, разрешили вернуться. Многим из них вернули имущество… После смерти короля Людовика Карл XVII тотчас отпустил на все четыре стороны переселенцев, силой привезённых в Аррас, позволив им вернуться на родину или уехать в другие места, куда пожелают, „дабы жёны и дети их могли лучше жить и снискать себе всё насущное“»[121]. Возможно, по своей личной склонности к произволу Людовик не слишком отличался от Ивана, но социальные, политические, правовые и культурные особенности Франции не давали ему возможности развернуться.

Весьма интересно сравнить, как решался вопрос о передаче власти у Капетингов (Валуа) и Рюриковичей. В 1440 г. будущий Людовик XI, тогда наследник престола (дофин), становится одним из главных вождей феодального восстания против своего отца Карла VII. После подавления восстания Людовик почему-то не только не закован в кандалы, но и получает в управление провинцию Дофине и продолжает конфликтовать с отцом. Затем бежит в Бургундию, где ведёт себя как явный враг короля. У Карла к тому времени уже есть сын от второго брака (тоже Карл), но, странное дело, он не провозглашает его наследником и не лишает Людовика права на престол, хотя при этом панически боится, что тот может его отравить. После кончины Карла VII мятежный дофин без проблем становится новым королём. И тут новая загадка, если смотреть на это дело с московской точки зрения: Людовик не трогает своего младшего, сводного брата, а, напротив, даёт ему в наследственное владение герцогство Беррийское. Результаты этой вроде бы очевидной глупости сказываются уже через четыре года: Карл Беррийский делается одним из лидеров феодальной Лиги общественного блага, объявившей войну королю. Потом братья ещё не раз ссорились и мирились, но умер Карл Беррийский не «в железях».

В правление сына Людовика Карла XVII его дальний родственник (и возможный претендент на престол) герцог Луи Орлеанский возглавил против королевской власти мятеж, потерпел поражение и угодил в темницу, но через три года его освободили. Когда бездетный Карл XVII преставился, Луи стал королём Франции Людовиком XII.

У него никак не рождался наследник, но он в связи с этим не сажал в тюрьму своих племянников, один из которых (вовсе ему не симпатичный) стал потом королём Франциском I. Вообще, за всё время царствования дома Капетингов (в широком смысле слова, с X по XIX в., от Гуго Капета до Луи-Филиппа) мы не знаем ни одного вполне доказанного случая умерщвления близких родственников внутри династии, чем так богата семейная хроника как Рюриковичей, так и Романовых.

Вряд ли французские монархи были более гуманными людьми, чем их московские коллеги, но, очевидно, закон о престолонаследии, который с XIV в. относился к числу основных законов королевства, что-то для них значил, равно как и для французского общества. Трон автоматически передавался старшему сыну монарха, в случае же пресечения правящей фамилии — старшему принцу крови, т. е. представителю той ветви Капетингов, которая ранее других взяла начало от королей. Французские юристы XV в. писали, что во Франции корона наследуется в силу права и потому король не может ею свободно распоряжаться и передавать по своей воле, «король не может лишить наследства своего сына без причины справедливой, священной и разумной, а также и без суда; и необходимо, чтобы всё это было совершено в присутствии представителей трёх сословий королевства, самого короля и 12 пэров; необходимо, чтобы причина лишения сына наследства была им всем известна и перед ними или их депутатами изложена и чтобы выслушан был сын и проведён обычный судебный процесс» (Ж. Жувенель дез Юрсен).

Единственный прецедент лишения законного наследника короны — случай дофина Карла (будущего Карла VII), сына безумного Карла VI, произошедший во время