Великолепно развитая правовая культура также препятствовала установлению монаршего самовластия. Уже с XIII в. испанские юристы (в одном из старейших университетов Европы — Саламанкском — существовал юридический факультет) «отвергали право короля произвольно отбирать имущество у его подданных и проводили ясное различие между понятиями легитимного короля и тирана, именуя тиранами всех незаконно захватывающих власть и ею злоупотребляющих»[137]. В кастильском своде законов — «Партидах» — содержался пассаж о возможности сопротивления незаконной власти: «Тот будет считаться изменником по отношению к народу, кто, видя противозаконные поступки короля, не окажет ему сопротивления не только словом, но и делом».

Совсем ещё недавно в Каталонии полыхало восстание, в котором приняли участие представители всех сословий, против власти Хуана II, отца Фернандо, присягу которому лидеры мятежников в 1462 г. объявили недействительной. Король, королева и все их приближённые были провозглашены врагами государства и подлежали изгнанию из пределов Каталонии, предлагалось даже установить в стране республику по образцу итальянских городов. Мир между монархом и его бунтующими подданными был заключён лишь в 1472 г., причём участники восстания получили полную амнистию. Практически одновременно против Энрике IV, старшего брата Изабеллы, подняли мятеж кастильские феодалы (гранды). К грандам присоединились и многие города (Бургос, Толедо, Вальядолид и др.). В 1465 г. мятежники объявили о низложении короля, устроив театрализованную детронизацию: на «трон» была посажена кукла со знаками королевской власти, похожая на Энрике, перед ней зачитали список претензий подданных, после чего сорвали с неё корону и сбросили с «трона». Только в 1468 г. противоборствующие стороны примирились.

Сразу же после заключения унии вспыхнул новый мятеж знати в Кастилии, поддержанный португальским королём. Супруги-монархи сумели его подавить и подписали ряд пактов-соглашений с наиболее могущественными грандами. Кастильская знать была вынуждена отказаться от претензий вмешиваться в управление королевством, но сохранила множество привилегий. В жизнь кастильских городов стали вмешиваться королевские чиновники. Позиции знати и городов в Арагоне были поколебленными в значительно меньшей степени, а тамошние кортесы сохранили гораздо большую политическую роль, чем кастильские, «это был самый мощный законодательный орган, противовес монархии в Европе, пока на его место в 1640-х гг. не стал претендовать английский парламент»[138]. До централизации формально объединённого государства было ещё очень далеко, каждое королевство управлялось независимо от другого, кастильцы считались иностранцами на территории Арагона и наоборот. После смерти Изабеллы в 1504 г. уния временно распалась, и кастильская аристократия вновь подняла голову, отказавшись признать королём Фернандо, который смог стать только регентом при своей дочери Хуане Безумной.

Вступление на престол Кастилии и Арагона сына Хуаны и Филиппа Габсбурга — Карла I, родившегося и воспитанного в Нидерландах и ставшего позднее ещё и императором Священной Римской империи Карлом V, — обернулось новым столкновением власти и общества. Недовольство авторитарной политикой нового монарха, не столь уж часто бывавшего в Испании, и его фламандских советников, выбивавших из испанцев всё новые и новые налоги, вызвало в 1520–1522 гг. в Кастилии восстание комунерос, в котором участвовали представители всех сословий и которое «стало одним из крупнейших в истории Западной Европы»[139]. Восставшие образовали Хунту (союз) со своим войском и потребовали запрета на вывоз денег из страны, запрета занимать должности иностранцам, постоянного пребывания короля в стране, установления контроля над Королевским советом и королевскими доходами, расширения городского самоуправления и прав кортесов. Подавить восстание удалось с большим трудом. Некоторые требования комунерос Карл со временем всё-таки выполнил — например, стал назначать чиновниками в основном испанцев.

К середине XVI в. власть испанских королей существенно выросла. Но тем не менее они продолжали утверждать законы и налоги на заседаниях кортесов и приносить им клятву. Кортесы стали гораздо послушнее, но случалось, что попытки монархии ввести новый налог проваливались, как это было на сессиях кастильских кортесов в 1527 и 1538 гг. Власть на местах во многом оставалась в руках местных элит, особенно это касается Арагона. «Мы, столь же достойные, как и ты, клянёмся тебе, равному нам, признавать тебя своим королём и верховным правителем при условии, что ты будешь соблюдать все наши свободы и законы, а если не будешь — то не будешь и королём», — так звучала присяга арагонских кортесов. Монархи могли быть привлечены к суду подобно любому своему подданному. И не только теоретически. Потомки Христофора Колумба судились с испанской короной из-за нарушений последней ряда условий договора с их предком. Тяжба длилась десятки лет и закончилась мировой, по которой внуку Колумба выплатили денежную компенсацию и даровали герцогский титул с отрезком Панамского перешейка. Кстати, открытие и завоевание Нового Света финансировалось в основном частными лицами, а новооткрытые и завоёванные земли оформлялись как королевские пожалования конкистадорам на основе феодального права. Доля короны от добычи американского золота и серебра в 1503–1580 гг. составляла 25–30 %, а после 1580 г. упала до 15 %х.

Необычайно многочисленное испанское дворянство (более 10 % населения!) пользовалось множеством привилегий. Гранды, например, имели право сидеть и не снимать шляпу в присутствии короля и называть себя его «братьями». Все дворяне (идальго и кабальеро) имели право на особый суд, их нельзя было подвергать телесным наказаниям и пыткам, военная служба к XVI в. для них стала «не обязанностью, а актом свободного выбора»[140][141].

Европейский контекст: прочие

Я подробно остановился на Франции, Англии и Испании, потому что именно в этих государствах в конце XV — начале XVI в. власть монархов и централизация управления достигли наибольшего развития; естественно, что самодержавную Россию следует сопоставлять прежде всего с ними. Детальное сравнение с другими европейскими странами мало что нам добавит, поэтому ограничимся самым беглым обзором.

Политическая система Португалии в главных чертах была схожа с испанской, в XV–XVI вв. кортесы там собирались даже регулярнее — с периодичностью в 2–3 года.

Италия к середине XVI в. являла собой картину слишком пёструю, чтобы её описать в двух словах. Юг (а также Милан) оказался под властью Испании. Испанские Габсбурги стремились поставить местную знать под свой контроль, но «это вызывало глубокое возмущение баронов, которые поднимали мятежи, выступали с жалобами, посылали протесты в Мадрид». В итоге феодалы сохранили «значительную часть публичной власти в своих владениях, доходов от осуществления прав юрисдикции и фискальных привилегий, не говоря уже о господстве над крестьянами. Иногда бароны даже обладали собственными вооружёнными отрядами»[142]. «Единственное, чего им, наверное, не хватало, — это чеканка собственной монеты»[143]. В Папской области «борьба с феодальным сепаратизмом» также «не была доведена до конца (феодальные прерогативы на местах не были сколько-нибудь ограничены), о чём свидетельствуют