– Что за черт? – По голосу Сандры я поняла, что она тоже это чувствует. – Что за чертовщина творится?!

Я точно знала, что творится. Такое уже со мной происходило. Когда появилась Сандра.

Теперь появилось чувство тошноты, мир завертелся и распался на кусочки. Как будто я снова была маленькой девочкой и кружилась по комнате до тех пор, пока все вокруг не смешивалось в одно большое цветное пятно.

Вот он. Кто-то третий.

Еще один призрак.

Тошнота отступила, и я смогла сделать вдох. Сандра коротко вскрикнула. Впервые со дня ее смерти она потеряла дар речи. Меня охватила паника: это Ричард Уокер вернулся домой!

Но потом гость заговорил.

– Темно, – произнес тихий, едва слышный голос. Молодой голос. Она маленькая, занимает очень мало места. Ребенок.

– Господи, помилуй! – проговорила Сандра.

Кто она?

С восемьдесят седьмого – года смерти Сандры – в доме никто не умирал. И даже на прилегающих к нему территориях, если не считать котенка, упавшего в колодец.

А теперь – девочка! Уму непостижимо!

Она точно нас видит. Но предпочитает ничего не говорить. После вчерашнего «темно» она так ничего и не сказала. Сколько ей лет? Точнее сказать: сколько ей было лет. Двенадцать? Пятнадцать? Я спрашивала ее много раз, но она упорно отмалчивалась. И вдруг я вспомнила одну вещь, о которой не думала уже много лет. Как дети исчезали в темноте и больше не возвращались. Маленькая Энни Хейс, пропавшая без вести с фермы ее родителей. Я даже помню тот день, когда ее начали искать: шестое марта сорок второго года. Вторник.

Странное дело.

Эми нельзя ходить в подвал. Мамочка сказала, что там темно и Эми может испугаться. Но мамочка сама боится.

Эми решила, что может найти там куклу. В доме у бабушки тоже был подвал, и Эми нашла там куклу. У нее было белое лицо, кудрявые темные волосы, мягкие руки и ноги, а тело твердое. Эми играла с ней, но когда Брестер, собака, которая живет через дорогу, оторвала кукле ногу, мамочка сказала выкинуть ее. Эми хотела полечить куклу, но мамочка сказала: «Еще чего не хватало! Все подумают, что мы бедняки какие-то! Господи, да я тебе нормальную куплю, что ты к этой рухляди привязалась?!» А потом сказала: «Прости».

Эми понравилась новая кукла. Но не так сильно, как старая.

Ей было интересно – была ли мама у принцессы Пенелопы из «Черного гелиотропа»? Эми думала, что подвал похож на Пещеру Верта, в которой было много сокровищ.

Дядя Трентон больше не смеялся и не читал ей книжки. Мамочка сказала, что дядя Трентон умирал, и они пошли к нему в больницу. Он был белый и не мог встать. Но потом он встал и начал ходить, но разговаривал мало.

Эми была рада, что они все вернулись в дедушкин дом. Она хотела поговорить с дедушкой в Саду Вечности. И посмотреть, там ли все люди из ее книжки.

В доме было много чего-то белого и мягкого. Мамочка сказала, что это хлопок. Эми собрала его и положила в чашку на тумбочке в ее комнате.

Хлопок похож на снег.

Если этот подвал можно сравнить с кишечником, то хуже запора я не видела. Он забит вещами, как кишки известными коричневыми массами, а воздух спертый, как выхлопные газы.

А что хуже всего – у нас нелегал. Она какая-то мелкая. Но беспокойства причиняет столько, как если бы я проглотила разом целую индейку на День Благодарения – переварить бы ее и отправить туда, откуда она явилась, да не могу.

Она облюбовала подвал, черт ее знает почему. Так и сидит там среди свернутых ковров, старых телеков и радио, коробок с книгами и старым котлом. Пианино – как огромный камень в почках, нам никогда его не вывести естественным путем. Там еще лежали перегоревшие гирлянды и рождественские украшения. Уокеры были в доме уже три дня, но даже Минна не отважилась спуститься в подвал.

Из всех мест в этом доме, из всех комнат Трентон выбрал именно подвал, чтобы свести счеты с жизнью.

Вопрос такой: а где он веревку взял?

Знала я однажды эту вешалку. Кристину Дюбоси – все называли ее Сисси. Ростом была метр восемьдесят и такая костлявая, что, казалось, ее выпирающие ребра и скулы хотели от нее сбежать. Мне нравилась Сисси. Она была на пару лет старше меня, но мы были друзьями – вообще-то она была моей единственной подругой в школе. Все остальные меня избегали из-за того, где я жила, и из-за странностей моего папочки. И я их не виню – на их месте я бы тоже себя ненавидела.

Уже потом я поняла, что Сисси дружила со мной только потому, что с ней тоже никто не хотел общаться. В какой-то мере ей было даже тяжелее, чем мне, хотя ее отчим владел сетью магазинов с товарами для спортсменов и был, наверное, самым богатым человеком в городе. Никто ничего не знал о ее родном отце, но я решила, что он погиб, когда Сисси была еще маленькой, потому что у нее всегда был такой печальный вид – большие глаза и голова, спрятанная в плечи, как будто она все время ждала какой-то неприятности. Позже я узнала, что ее настоящий отец жил на другом конце страны со своей новой женой и дочерью, а я-то всегда представляла, как его сбивает поезд или как он лежит в больнице с переломанными костями на последнем издыхании.

Ее мама выглядела как дешевая голливудская актриса: блондинка с такой широкой улыбкой, что я боялась – как бы ей рот не разорвало, с тоннами макияжа на лице и всегда на высоких каблуках, как будто она в любой момент ожидала начало фотосессии. Я знала, что не нравлюсь ей, но и она для меня крысиного говна не стоила.

Сисси жила в большом доме в белом районе города. Все, чем владели ее родители – ковры, диваны, стулья, занавески, – было белым, чтобы ни у кого не возникло сомнений, на какой они стороне баррикад. При входе в дом надо было снимать обувь. Я никогда о таком не слышала до встречи с Сисси. Когда она ходила по дому, у нее был вид как у собаки, которая изо всех сил пытается не наделать на ковер, – так она боялась что-то запачкать.

У них была домработница, черная женщина, которая приходила к ним каждый день, чтобы прибраться и приготовить еду. Ее звали Зулима, она приехала из Луизианы, никак не могла избавиться от сильного креольского акцента, вдобавок Сисси говорила, что она практикует магию вуду. У нее были узловатые грубые руки, похожие на кору дерева. Однажды мои руки распухли из-за того, что я потрогала ядовитый дуб, и Зулима намазала их какой-то грязью. Помогло.

Сисси заходила ко мне почти каждый день, а по выходным я ходила к ней, и она обычно ждала меня, сидя в дверях на пороге и скрестив ноги как гигантский кузнечик. Она учила меня выслеживать зверей по запаху, как собака, мы болтали о том о сем, строили планы, стучались в дверь к Билли Иверсену, быстро целовали его и убегали, плавали нагишом в ручье (после одного из таких заплывов к моему соску присосалась пиявка, пришлось прижигать сигаретой).