litbaza книги онлайнУжасы и мистикаВещные истины - Рута Шейл

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 14 15 16 17 18 19 20 21 22 ... 87
Перейти на страницу:

– Они покончили с собой.

– Тоже Ленка наболтала?

Солнце скрывается за набежавшим облаком, резко становится свежо. Я обнимаю руками голые плечи в мурашках.

– Мы нашли могилу. За домом, неподалеку отсюда. Там на плите имена и дата смерти. Одна на двоих. – Я морщу лоб, вспоминая. – Шестнадцатое мая сорок шестого. Тот год, когда они должны были быть депортированы в Германию. И год свадьбы их дочери, прабабушки Анны. Ты что-нибудь об этом знаешь?

Мамины губы сжимаются в тонкую ниточку.

– Что я могу знать? Столько лет прошло… Тогда время другое было. Мы победители, они – побежденные. Они нас ненавидели, мы – их. Жалеть никого нельзя было, за жалость сажали. Враг – и точка. Может, потому и победили, что верили: врага с человечьим лицом не бывает, только со звериной харей. И женщины их звери, и дети – все. А жили-то одинаково плохо. Мы еще не стали здесь своими, они – уже перестали быть. Никто из них не хотел уезжать, у всех оставались дома, хозяйство, скот, урожай… а Кроппы к тому же были уже немолоды – Анна родилась, когда ее матери было лет сорок. Думаю, если б не твой прадед, они бы и ее с собой в могилу забрали. Но вышло иначе – в совхоз приехал молодой врач. И свел с ним Анну отцовский отрубленный палец…

Мамин рассказ льется колыбельной, и снова передо мной встает румяная хлопотунья-хозяйка. Ее муж с печальными усами. Кислое садовое яблочко в его руке. И дочь – высокая нескладная Анна Кропп с таким же, как у отца, прозрачным взглядом. Для того чтобы зарегистрировать брак, прадед ездил в Литву покупать ей поддельный литовский паспорт.

– А он ее любил? Прадедушка Саша – прабабушку Анну?

– Кто его знает? Время было другое, – повторяет мама. – Люди просто хотели жить. А любовь… Любовь тоже была другая, нам ее сейчас не понять. Может быть, мы и назвали бы ее по-другому – состраданием, желанием спасти. Смирением. – Она качает головой и прижимает меня к себе. – А тогда все это и было любовью. Бедные люди, страшное время…

Я смотрю на руины дома и вспоминаю Марка Терранову. Его угораздило родиться не в ту эпоху. Он слишком неуместен здесь со своим старомодным именем, своим шрамом и своей музыкой. Ему нужна любовь, которая уже устарела. Любовь с миллионом других имен.

– И где-то сейчас наша бабушка… – Бумажный платочек снова идет в ход. – Помнит ли она нас?

Я и сама тысячу раз задавалась этим вопросом. Этим и многими другими, начиная с того, где она.

– Есь, почему ты не расскажешь, что случилось той ночью?

Я отворачиваюсь к реке и строю самую страдальческую физиономию, на какую только способна.

– Ничего не видела, – твержу я не знаю в который раз. – Спала в своей комнате, а когда проснулась – ее уже не было.

– Может, она что-то говорила тебе? Или странно себя вела?

– Нет.

– А тот знак на обоях?..

Про рейсте она упоминает впервые. Раньше я была уверена, что его просто никто не заметил.

Я молчу, и мне кажется, что мое молчание звучит невероятно красноречиво.

– Я понимаю, тебе неприятно вспоминать… Но если ты что-то знаешь. Или догадываешься. Может, слышала обрывок разговора. Может, к бабушке кто-то приходил…

– Мам, – говорю я максимально спокойно. Для этого приходится вообразить себя психотерапевтом. – Я действительно ничего не знаю. Прости.

– Хорошо, хорошо… я спрашиваю не просто так. У вас быстрее информация распространяется через все эти ваши соцсети, и ты, наверное, читала про убийства.

– Уб… – запинаюсь я. – Что?

Переход от темы к теме слишком резок и требует осмысления.

– У жертв на руках похожие знаки, только вырезанные ножом. Вот и все, о чем я хотела предупредить. Если тебе хоть что-нибудь об этом известно, расскажи мне, пожалуйста. Я не буду тебя ругать, и бабушку – тоже.

– Да при чем тут это?..

Соблазн рассказать маме про рейсте слишком велик, только чем это поможет бабушке? Братьям Терранова? Мне самой?..

– Я ничего не знаю, – твержу я, будто мантру, и делаю вид, что хочу побыть наедине с руинами детства. Брожу по берегу, пинаю траву, особенно пристально вглядываясь под ноги там, где мы с Германом упали после того, как выбрались из горящего дома, и где очень удачно не пролегал путь огнеборцев. Хотя чей-то, видимо, все же пролегал, потому что «Зима» бесследно исчезла.

– Бесков, – бормочу я себе под нос, нахохлившись и хмуро наблюдая за тем, как мутная пена из водостока превращается у берега в огромную пузырящуюся пленку. Мама подходит и с интересом смотрит туда же.

– Что-то потеряла?

– Остатки самоуважения.

Дурацкий юмор – это у нас семейное.

* * *

Даже если бы дверь моей комнаты была сверху донизу оклеена предупреждениями «не входить», «не будить», «не влезай – убьет», на меня все равно сыпались бы приглашения к ужину, семейному просмотру телевизора и душевной беседе, на которую я сейчас неспособна. Каждый раз я просыпаюсь, бормочу проклятия и снова ныряю в тяжелое забытье. К счастью, в нем нет бабочек и пожаров, зато есть Герман, его «помоги мне», невнятное желание куда-то бежать, ржавые немецкие боеприпасы, снова Герман, капающая из крана вода и тяжесть в груди оттого, что все это действительно существует.

Измученная передозировкой Террановы, я сбрасываю одеяло и сажусь. Голова словно налита свинцом, непонятно, ночь сейчас или раннее утро. Из-под двери пробивается свет – родители не спят. Я шарю по полу в поисках смартфона, нахожу его и снимаю с блокировки. Девять вечера. Лучше бы вообще не ложилась…

В поисках связи с реальностью я открываю список контактов. Нахожу записанный наспех номер без имени и редактирую: «Герман Терранова». Нет, лучше просто «Герман». Хотя какая разница?.. У него старый кнопочный телефон, я видела мельком – такая почти ретро-трубка, удивительно, что кто-то еще ими пользуется. Я представляю Германа, в одиночестве разгребающего завалы хлама в том страшном доме – пустые комнаты, тусклый свет, чернота без единого фонаря за окном – и касаюсь пальцем его имени.

Гудки. Телефон, наверное, брошен на кухонном столе. Гудки, гудки, гудки.

– Да, – отвечает он хрипло. От этого голоса меня мгновенно бросает в жар.

– Привет. Есть новости от Марка?

Тяжело дышит и молчит. Перебрал с ликером?

– Марка больше нет.

Я подтягиваю колени к груди, сворачиваюсь в клубок, закрываю глаза, зажимаю их ладонью. Широко открываю рот и отчаянно хватаю воздух.

– Герман, – шепчу я и пугаюсь этого звука.

– Нет больше Марка, слышишь? Он умер.

– Я сейчас приеду.

– Мне пора.

– Я приеду! – повторяю я, не представляя, как именно это сделаю – надеяться на автобус до города не приходится.

1 ... 14 15 16 17 18 19 20 21 22 ... 87
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?