Пространство между орбитами Юпитера и Марса

«Клетка, проклятая клетка», — думал Литвин, в десятый раз ощупывая перекрывавшую проход мембрану. Она слегка уступала нажатию ладоней, а если навалиться изо всей силы, то удавалось сделать шаг-другой, после чего швыряло назад, как камень из пращи. Материал походил на синтален, который применялся в музеях, зоопарках и вообще повсюду, где требовалась прозрачная, упругая и непроницаемая преграда. Но пробиться сквозь синталеновую плёнку, не повредив её, было нельзя, а эта мембрана людей пропускала — Литвин запомнил, как стражи с Рихардом прошли через неё. Стражи прошли, а он не мог… Выходит, был у этих троллей ключик! Взять бы в оборот кого-нибудь из них и основательно пощупать… Лучше даже не охранника, а эльфа, клювастого ублюдка… Этот, похоже, из начальников — значит, неограниченно разумный…

Он с тоской огляделся и начал бродить среди сбегавшихся стен. Один! Не прошло и двух суток, а Рихард уже в лучшем мире, и Эби неведомо где… Вспоминая о них, он ощущал душевную муку и горькое недоумение. Как-то не так представлялась встреча с братьями по разуму, тем более столь похожими на людей.

Ксенологические сценарии контакта, преподанные ему в период обучения, помогали мало — может быть, оттого, что в своей основе все они строились не на точных фактах, а на гипотезах фантастов. Этот вид литературы Литвин не слишком жаловал; гораздо больше его привлекали мемуары, биографии и исторические труды — словом, описания реальных судеб и событий. Что до сценариев, то они сводились к трём основным вариантам: контакт с существами инородными, вроде спрутов или муравьёв, где понимание затруднительно или невозможно, и контакты с дружественными либо враждебными гуманоидами. Бино фаата, казалось, вполне подходили к последнему случаю, однако Литвин боялся ошибиться. Смутное чувство, что внешность пришельцев может обмануть, ввести в заблуждение, не покидало его; он размышлял о множестве народов и племён Земли, физиологически единых, но удивительно разнообразных по психическому складу, культуре, обычаям и мировоззрению. Жизнь римлян подчинялась долгу, эллины были поборниками свободы, а в языке египтян в эпоху пирамид и слова такого не знали; у майя и ацтеков нормой являлись человеческие жертвы, на Соломоновых островах — каннибализм, в азиатских странах процветала полигамия, тогда как в Европе её считали развратом; японцы не ели мяса, немцам нравился кровавый фарш, буддисты верили в карму и бесконечную цепь перерождений, а христиане — в непорочное зачатие. Кроме того, везде и всегда имелся диапазон сексуальности, достаточно широкий, чтобы вместить и однополую любовь, и странную тягу к животным, и прочие, порой весьма экзотические привычки. Бесспорно, люди не были едины, если говорить о психике, и судить их действия вне контекста этических норм, принятых в том или ином сообществе, было бессмыслицей.

А бино фаата не относились к людям Земли, и творившееся в их головах и душах — тайна за семью печатями… Меряя шагами камеру, Литвин пытался подобраться к ней, взглянуть на события иначе, найти им какое-то оправдание. Возможно, гибель «Жаворонка» — несчастный случай: чужие, не зная, как действует оружие землян, лишь отразили силовым щитом атаку. Но, с другой стороны, никаких сожалений по поводу смерти ста тридцати человек высказано не было: то ли пришельцы с этим чувством незнакомы, то ли смерть для них — явление заурядное. Хотя самого Литвина они исцелили — выходит, для чего-то он им нужен…

Произошедшее с Коркораном тоже допускало ряд противоречивых толкований. Конечно, эксперимент над живым человеком — вещь жестокая, антигуманная, но в чём на самом деле его суть? Эксперимент, упомянутый компьютером, мог означать что угодно — от вивисекции и психической хирургии до безобидного медицинского обследования. Безобидного с точки зрения фаата, но для земных организмов фатального… Возможно, их тоже обмануло сходство? Но как-то не верилось, что столь высокоразвитые существа способны проявить беспечность — точнее, гибельное неразумие! Ведь на корабль вместе с людьми попала земная микроорганика, а собственный биоценоз чужих мог представлять смертельную угрозу для землян. Прежде всего это касалось пищи и питья, но никаких недомоганий Литвин не чувствовал; питьё утоляло жажду, пища насыщала. Значит, эта проблема была решена. Может быть, бино фаата выяснили, что её не существует вовсе? Или сделали ему какие-то прививки?

Он вспомнил о книге Ефремова, читанной в детстве, о светлом мире Великого Кольца, и горько усмехнулся. Похоже, братания цивилизаций в духе «Туманности Андромеды» не предвидится. Вы нас на гравитационный аркан, а мы вам в лоб из свомов… Малоприятная перспектива! Прямо скажем, разочаровывающая!

В приступе внезапной ярости Литвин ударил кулаком по мягкой стене.

Макнил! Где ты, Макнил? Что сделали с тобой?

* * *

Он поел — в этот раз что-то воздушное, сладковатое, похожее на зелёную пену. Жевать её было не нужно, она таяла на языке и сама собой проскальзывала в глотку. Закончив с трапезой, Литвин, за отсутствием других развлечений, решил поспать, но тут к нему заявились гости.

Целая делегация! Два мускулистых стража, за ними — старик с отвислыми губами и морщинистым лицом в ореоле зеленоватых прядей, невысокий щуплый мужчина с голым черепом и женщина, краше которой он не встречал: маленький яркий рот, серебряные глаза с тенями голубых зрачков, изящный носик, тёмная грива волос и фигурка танцовщицы. Литвин уставился на неё в изумлении; почему-то ему казалось, что среди пришельцев женщин нет. Эти трое были в обтягивавших блестящих одеждах и снова напомнили Литвину эльфов: один престарелый, другой молодой, а с ними прекрасная фея.

Они прошли сквозь мембрану, эльфы опустились на пол, а стражи замерли поодаль. Лица у всех казались неподвижными, нечеловечески спокойными — ни трепета век или губ, ни намёка на улыбку. На голом черепе мужчины поблёскивал хрустальный шарик, закреплённый у виска; у женщины такое же украшение пряталось в волосах.

Мужчина приложил ладонь к груди.

— Йегг, тхо, огранич’но разумный, пом’щник Айве. — Его рука почтительным жестом протянулась к старику, затем он прикоснулся к руке женщины: — Йо, ещё пом’щник, ещё огранич’но разумный.

Голос его был негромким, хрипловатым, но совсем не похожим на резкое карканье компьютера. Некоторые звуки он проглатывал, будто торопился высказаться, но в остальном говорил почти без акцента.

Литвин с трудом отвёл взгляд от женщины и посмотрел на старика. «Этот главный, — мелькнула мысль. — Важный тип из комсостава, а при нём пара помощников. И что им нужно?»

— Пол, — произнёс он, — меня зовут Пол. Как старший офицер космического корабля «Жаворонок», я здесь представляю Землю. Кто такой Айве?

— Полн’стью разумный, — послышалось в ответ. И, после паузы, будто назвавшийся Йеггом подыскивал нужное слово: — На ваш термин — посредник.

— И что это значит?

Йегг опять задумался, и тут прозвучал высокий голос женщины:

— Политик. Посланец. Тот, кто общаться с бино тегари от бино фаата.