— Вот как сейчас, — ухмыляется девушка.

Я улыбаюсь в ответ. Когда-нибудь нас всех поймают, это точно.

Устал ужасно, но не могу заснуть. После ухода Даники еще раз просмотрел внимательно все документы и теперь снова и снова прокручиваю в голове детали и подробности, пытаясь хоть что-нибудь вспомнить. Верчусь на кровати, пружины громко скрипят. Мне жарко и неудобно, плохо себя чувствую.

Наконец хватаю мобильник и шлю эсэмэску Лиле:

«Спишь?»

А потом замечаю цифры на экране — полчетвертого утра. Взбиваю подушку кулаком и падаю в нее лицом.

Телефон оживает. Перекатываюсь на бок и читаю:

«Кошмары. Не сплю вообще».

Натягивая джинсы, я торопливо печатаю:

«Выбирайся на улицу».

Как же здорово жить на первом этаже: можно просто открыть окно и выпрыгнуть, прямо в кусты. От скрипа деревянной рамы Сэм стонет и ворочается во сне, а потом снова принимается храпеть.

Не знаю, в каком она общежитии, поэтому жду прямо посреди двора.

Все застыло, воздух густой и неподвижный. Все как будто не по-настоящему. Интересно — когда мы поджидали ночью свои жертвы, похоже было? Весь мир словно умер.

Из окна Гилберт-хауса вывешивается веревка. Подхожу поближе. Надо же — Лила закрепила кошку на подоконнике. Значит, протащила ее в Уоллингфорд и все это время прятала у себя в комнате. Ничего себе — молодец!

Девушка спускается и спрыгивает на землю, она босиком и в пижаме. Улыбается, но потом смотрит на меня и сразу становится серьезной.

— В чем дело?

— Пошли, — шепчу я. — Нужно отойти подальше от общежития.

Лила кивает и молча идет за мной следом. Маскировка, хитрости и уловки хорошо знакомы нам обоим. Как и магия, это наша родная стихия.

Выхожу на дорожку к теннисным кортам. Рядом небольшой лесок, а за ним начинаются пригородные дома.

— Ну, и как тебе Уоллингфорд?

— Школа как школа, — пожимает плечами она. — Одна девчонка из моего общежития пригласила меня пройтись по магазинам с ее компанией. Я отказалась. Теперь проходу не дает, обзывает зазнайкой.

— А почему ты?..

Лила неуверенно глядит на меня. У нее в глазах надежда мешается с ужасом.

— А кому какое дело? Что случилось? Почему ты меня вытащил сюда?

На ее синей пижаме нарисованы звезды.

— Да. Я хотел расспросить о том, что мы сделали. Вернее, что я сделал. Ну, убийства…

Смотрю не на нее, а на Уоллингфорд. Просто старые кирпичные здания, а я-то надеялся спрятаться в них от своей же собственной жизни, вот глупый.

— Так ты меня сюда притащил только за этим? — Голос у нее недружелюбный.

— На романтическое свидание я бы девушку повел в другое место, как ты понимаешь.

Лила вздрагивает.

— Я видел кое-какие документы. Знаю имена. Просто скажи — они или нет.

— Хорошо. Но вряд ли тебе от этого станет лучше.

— Антанас Кальвис.

— Да. Ты его превратил.

— Джимми Греко?

— Да, — голос у нее тихий-тихий. — И его.

— Артур Ли.

— Не знаю. Если это и ты — то уже без меня. Но раз первые два имени правильные, то скорее всего — и он тоже.

У меня снова трясутся руки.

— Кассель, в чем дело? Ты же и раньше обо всем знал. Всего лишь имена.

Опускаюсь на мокрую от росы траву. Меня тошнит от отвращения к себе. Хорошо знакомое чувство. Я и раньше ощущал себя чудовищем. Оправдывался, что не знаю подробностей и поэтому могу ни о чем не думать.

— Не знаю, ни в чем, наверное.

Девушка садится рядом и принимается рвать травинки. Потом отбрасывает их в сторону, но влажные стебельки прилипли к ладони. Мы оба без перчаток.

— Почему? Почему я это делал? Баррон мог как угодно исказить мои воспоминания, но что же я такое вспомнил — что превратил их в вещи?

— Не знаю, — безо всякого выражения говорит Лила.

Почти машинально глажу ее по плечу, под пальцами — мягкая ткань пижамы. Как высказать свои чувства? Прости, что братья держали тебя в клетке. Прости, что так долго не мог тебя спасти. Прости, что превратил в кошку. Прости, что сейчас заставляю вспоминать прошлое.

— Не надо.

Моя рука замирает.

— Да, извини, я не подумал.

— Папа хочет, чтобы ты на него работал?

Лила поспешно отодвигается. В ее глазах отражается лунный свет.

— Да, сделал мне предложение на похоронах Филипа.

— Какие-то разборки с семьей Бреннанов, — вздыхает она. — Ему часто приходится теперь заключать сделки на похоронах. Ты согласился?

— Согласился ли я продолжать убивать людей? Не знаю. Наверное, у меня хорошо получается. Приятно же, когда что-то хорошо получается?

В моем голосе горечь, но сожаления маловато. Ужас, который я чувствовал раньше, постепенно меркнет, ему на смену приходит смирение.

— А может, они не умирают после трансформации? Может, это вроде анабиоза.

Я вздрагиваю:

— Тогда еще хуже.

Девушка откидывается назад, ложится на траву и смотрит в звездное небо.

— Как здо́рово, что тут, в деревне, видно звезды.

— Не совсем в деревне. Рядом два города и…

Лила улыбается, и мы вдруг начинаем делать что-то не то. Я нависаю над ней, любуюсь рассыпавшимися по земле серебристыми волосами. Она нервно сглатывает, ее шея изгибается, пальцы вцепляются в траву.

Пытаюсь что-то сказать, но о чем же мы разговаривали? Не помню. Все мысли куда-то испаряются. Рот у девушки полураскрыт, ее голые руки скользят по моему затылку, тянут вниз.

Отчаянным, жадным движением накрываю ее губы своими, и она тихонько стонет. Только чудовище на такое способно, но я ведь и есть чудовище.

Не прерывая поцелуя, прижимаю ее к себе. Глаза закрыты — не хочу смотреть на то, что творю. Обнимаю ее еще крепче. Лила снова стонет.

Вцепилась мне пальцами в волосы, изо всей силы, точно боится, что я сбегу.

— Пожалуйста… — выдыхаю я.

Но мы уже снова целуемся, и невозможно думать ни о чем, кроме ее выгибающегося подо мной тела. Я так и не заканчиваю фразу.

Пожалуйста, не дай мне этого сделать.

Отрываюсь от ее губ, целую впадинку на шее, ощущая во рту вкус пота, вкус земли.

— Кассель, — шепчет Лила.

Сколько раз она называла меня по имени — сотни? Тысячи? Но вот так — никогда.