— Ладно, смотри. — Больбатов вытряхнул содержимое моего рюкзака.

Буквально через несколько минут он был уже собран снова, но стал гораздо меньше и легче. Банки с тушеными овощами, художественная книга, комплект тонкого офицерского белья василькового цвета и кое-какие мелочи остались лежать на моей койке.

— Запомнил? Еще запомни: второй запасной аккумулятор, если есть возможность взять, носи в рюкзаке. Может пригодиться, особенно, если на сопровождение колонны пойдешь. Там искать заряженный аккумулятор вместо «севших» может оказаться некогда.

Постучали в дверь. Вошел водитель нашего БТР с бортовым номером 603. На этом БТР на «боевых» обычно работал начальник ГБУ (группы боевого управления) авиацией 108 мотострелковой дивизии.

Водитель, стоя у порога, молча переминался с ноги на ногу.

— Товарищи, офицеры, разрешите войти?

— Да ты и так вошел. Говори! — Игорь недолюбливал нашего водителя за его расхлябанность.

— Майор Церковский просил передать, чтобы вы захватили его РД и ехали в дивизию. Он будет там ждать вас в кабинете подполковника Хашева. Мой БТР стоит возле женского модуля. Может помочь что-нибудь донести?

— Не надо. Сами управимся. Иди. Сейчас придем.

Молча стали переодеваться. Надели разгрузки, рюкзаки, радиостанции. Попрыгали. Ничего не звенит и не бьется. Присели «на дорожку».

— Готов? Ну, тогда — пошли. — Игорь Больбатов, не оглядываясь, вышел из комнаты.

Майор Слесарчук, единственный из нашей группы, кто оставался на базе, пошел провожать нас до дверей модуля.

В группе было еще два офицера, но они уже третью неделю валялись в госпитале после контузий на крайних «боевых». «Духи» очень грамотно поставили мины: в течение часа «подлетели» БМП командиров сначала первого и затем третьего батальонов, а авианаводчики обычно ездят с комбатами.

Меня удивило мое состояние. Страха почти не было, хотя по рассказам я уже знал, что Чарикарская «зеленка», куда предстояло нам идти — одно из самых опасных мест. Настроение какое-то непонятное: приподнятое, торжественное, даже немного праздничное. Мне впервые предстояло непосредственно участвовать в боевых действиях. Немного беспокоил вопрос: как я поведу себя в ситуации, если самому придется стрелять и убивать, и по мне ведь, возможно, тоже будут стрелять…. Хватит ли смелости? Не будет ли стыдно по возвращению на базу смотреть в глаза своим товарищам? Авианаводчик стреляет в двух случаях: когда ему просто нечего делать, или когда ему уже больше ничего не остается делать, как только стрелять. Уж такова специфика нашей работы.

В дверях обернулся и посмотрел на фотографии жены и дочки, прикрепленные к стене, над моей койкой, стараясь запечатлеть в памяти выражение их глаз….

До встречи, мои родные! Все будет хорошо.

* * *

С резким звуком отдернулась штора у койки соседа по каюте.

— Ужин еще не проспали?

— Рано еще. Можешь еще поваляться.

Конюхов, потягиваясь и зевая во весь рот, подошел к умывальнику.

— Станиславович, а ты хорошо придумал с умывальником-то. Как на даче! Сейчас проведем испытания. — Слава умылся. — Хорошо работает. Высший класс!

Став на стул, он закурил, высунувшись в иллюминатор.

— Мы спим, а тут народ вовсю рыбу ловит. Сам-то, почему удочки не забрасываешь? — Конюхов с укоризной посмотрел на меня.

— Да как-то недосуг, увлекся кое-чем, — ответил, немного смутившись.

Не стану же я объяснять, что на меня неожиданно накатили воспоминания, пусть болезненные, но такие яркие, что мне было совсем не до рыбалки!

Эти воспоминания сидели где-то глубоко, в глухих закоулках памяти, куда и сам, порой, не рискую заглядывать, а тут прорвало….

Во всем виновата Старая Знакомая — радиостанция Р-853М, та самая, «авианаводческая», что спокойно лежала на секретере и ждала своего часа….

Удочки всегда лежали наготове в отдельном отсеке секретера, на сейфе. Я не успел опомниться, как Слава уже закинул одну из них, стравив леску, пока нехитрая снасть, представляющая собой трубку из нержавейки, залитую свинцом с мощными четверными остро заточенными крючками под неблагозвучным названием «дурак», сделал всего 2–3 подсечки и… вытянул морского окуня, весом более двух килограмм.

Окунь занял большую часть раковины. Лежал весь красный, выпучив глаза и растопырив колючки. Рот его судорожно открывался и закрывался. Приглашение на ужин на борт российского авианосца для него было явно полнейшей неожиданностью. Но что поделать, видать, судьба у него такая: несмотря на то, что родился и вырос у суровых берегов Исландии, быть пойманным и съеденным русскими военными моряками.

В столовой летно-технического состава было малолюдно. За нашим десятиместным столом в гордом одиночестве восседал подполковник Михайлов.

— Приятного аппетита. Саныч! Есть предложение: немного расслабиться вечером в каюте, чей номер совпадает с номером корабля. Славик поймал здоровенного окуня…. Ты как?

— А у меня, кстати, брусничная настойка осталась. Заманчиво, заманчиво…. Что с окунем-то делать будем?

Судя по огонькам, вспыхнувшем в глазах нашего руководителя полетов он перебирал варианты рыбных блюд, которые можно приготовить из окуня.

— Я думаю, что окуня нужно зажарить. Сейчас пойду с коком договариваться. Если упрется, то ты будешь «тяжелой артиллерией». Тебе он врядли откажет, — не выдержал я.

Крупный калибр не понадобился. Кок согласился сразу, только попросил, чтобы рыбу почистили сами.

Вечер удался на славу. В ожидании жареного окуня коллективно разгадали кроссворд, накрыли стол и выпили по рюмке брусничной настойки, закусив салом с чесноком, а когда принесли рыбу, то дело пошло веселей.

В нашей компании не принято много пить. Обычно дальше «комплекса», как окрестили в нашей группе афганскую традицию употребления водки, внедренную мною в дружные военно-морские ряды, дело не шло. Четыре тоста нам было вполне достаточно для поддержания хорошего настроения и приятной беседы.

Веселились, рассказывая всякие смешные истории из курсантского и лейтенантского прошлого.

Михайлов очень интересно описывал то время, когда служил в авиационном полку. Это было в гарнизоне Кипелово, под Вологдой. Владимир летал на Ту-142, дослужился до штурмана-навигатора корабля.

Майор Конюхов, который до службы на корабле много летал на Ан-26, когда служил еще на береговых аэродромах, слушал внимательно, но иногда вставлял и свои фразы.

— Саныч, ты уж попроще говори. В вашей штурманской работе столько нюансов, что мне, как летчику, немного грустно становиться….

— Так Станиславович тоже штурман, хотя и наземный. Ему интересно. — Михайлов горделиво топорщил усы.

Давно он уже на корабле служит, но я подозреваю, что самой любимой у него так и осталась работа штурмана воздушного корабля.